И пришел доктор...

Но стоило в эту квартиру въехать минёру, как лизунь стал наглеть ежеминутно. Скорее всего, это какая-то природная нелюбовь домовых к минёрам, так как больше ничем другим я такое объяснить не могу. Хотя нельзя исключить и банальную людскую несовместимость.

Минёр являл собой яркого представителя своего класса. Выращенный на гречневой каше и рассказах Ильфа и Петрова, он ещё в глубоком детстве для себя определил, что в бытовой жизни не станет занимать промежуточное звено между людоедом из племени мумбо-юмбо, использующим в повседневном обиходе триста слов, и Людоедкой Эллочкой, довольствующейся тридцатью тремя. Минёр удобно расположился на крайней с конца позиции, включив в свой лексический словарь гораздо меньшее количество фраз, нежели знаменитая Эллочка Щукина. Если быть точнее, то он обходился всего одной: «Пипец».

Данная всеобъемлющая фраза при разных обстоятельствах носила диаметрально противоположную нагрузку. В положительных моментах это значило: «Удивительно» или «Ах, какая радость вездесущая». При дурном настроении она гласила: «Всё плохо» или «Как мне жить надоело». Ну, а когда минных дел мастеру становилось ни радостно, ни грустно, то «пипец» носил нейтральный характер, типа «А, плевать» или даже удивлённо-вопросительный: «Да, что Вы говорите?!». Иногда же, неотягощённый лексиконом он взывал к самому себе, и в эти минуты душевного равновесия «пипец» превращался в требование, что на наш лад звучало так: «Хочу чаю».

Ну вот. Только въехал минёр в новое жильё, как решил сразу это дело значимое обмыть. В гордом одиночестве, в целях экономии. Взял банку маринованных огурцов, пол-литра водочки, хлебушек с солью и стал отмечать пришедшее новоселье. Отмечать последнее он мог бы достаточно долго, но, так как силы не те, то выпил подводник всего лишь полбутылки, после чего пошёл укладываться спать. Расправить постель уже совсем не моглось, и минёр завалился так, в чём Родина родила, не раздеваясь.

Спалось новосёлу уж больно хорошо. Сон был забвенным и, как водится, без лишних видений. Лишь только ночью пару раз в туалет, на автопилоте, сбегал и всё. По маленькому. Разумеется, в гальюн минёр бегал, вовсе не просыпаясь: военная привычка, выработанная с годами, работала без отказа.

Проснувшись утром, вернее поздним днём, минёр ощутил чувство лёгкого дисбаланса в своём организме: походка стала неустойчива, в ротовой полости полыхала сильнейшая засуха, а голову сдавливали тиски невидимых сил. Изо рта непроизвольно вырвался «Пипец», который одномоментно выразил сразу все поразительные чувства, захлестнувшие мастера минных дел. Кое-как перевернувшись на бок, он громко икнул. Не прибегая к медицине или народным средствам проснувшийся вспомнил, что у него на кухне осталась ещё половина бутылки, наполненная горящей водой.

Чуть ли не бегом минёр устремился на кухню, по пути едва не сбив с ног домового. Несчастный домовой чуть не ударился своей растительностью об дверной косяк. Хулиган же, опрокинувший барабашку, к тому времени уже приближался к заветной кухне. Он летел, словно ястреб. Как вбежал, так и замер на месте: ёмкость с опьяняющим зельем безжизненно валялась пустая. Она предательски лежала на боку. Огурцы стояли целёхоньки, а вот драгоценный ликвор отсутствовал.

Несколько шокированный, новый хозяин постеня вспомнил, как Леонидыч рассказывал ему о каком-то домовёнке, о ложках и шоколадках, исчезающих систематически на территории кухни, но кто же поверит в «бабушкины сказки». Вот теперь, кажется, поверил.

«Пипец» — выругался вслух минёр так громко, что огурцы в банке заплясали. Данная реплика прямо не переводилась на русский язык никак, даже с использованием древних графем и орфографических словарей, но зато была полностью биоэквивалентна Эллочкиной фразе «Хамите, парниша» или частично её же слову: «Жуть».

«Ишь, прохвост. Как же это ты столько выпил, прыщавый?» — уже про себя подумал неопохмелённый, неизвестно почему назвав домовёнка «прыщавым». Мысль же о собственном лунатизме, ночном «автопилоте», уходе прыщавого вместе с Леонидычем или ещё о чём-нибудь таком даже рядом не промелькнула с хмельной головой минёра.

Проклиная нерадивого домового на чём свет стоит минёр решил принять ванну, чтобы отойти хоть немного от случившегося. Ему кто-то говорил, что «соль да чаша — пища наша, а кто моется, тот непобедим». Набрал он, как и положено, полную посудину до краёв горячей воды, засыпал туда морской соли и вот-вот собирался ощутить блаженство столь дивной процедуры, занеся за борт ванны немытую пятку, как в телефон позвонили. Трубила служба. Новосёла срочно вызвали на вахту. Взяли и вызвали. Схватив тужурку под мышку, он, шевеля своими короткими культяпками, поспешно засобирался во флотскую базу.