И приведут дороги

После завтрака Милонега повела нас в сад. Мы бродили по петляющим дорожкам, и княгиня рассказывала то об одном, то о другом растении. Добронега слушала ее с видимым любопытством. Меня же удивляло, что, судя по рассказам, большинство растений было привезено сюда издалека. Около альпийской горки я не выдержала.

– А это что? – спросила я, указывая на мелкие голубые цветы, торчавшие между сложенных камней.

Милонега повернулась и посмотрела так, словно я должна была знать. Мое сердце екнуло. Но она тут же ласково улыбнулась, протянула руку и вдруг коснулась моей щеки.

– А это память, – ответила она.

Я покосилась на Добронегу, однако по ее лицу поняла, что та тоже не знает, что это за растения.

– Здесь могила моей любимой собаки, – огорошила меня Милонега, и я отступила на шаг, потому что до этого мои ноги касались нижнего ряда камней.

– Тосковала я по ней очень, – буднично произнесла Милонега, но отчего-то мне стало не по себе. – Вот Миролюбушка и придумал.

Я тут же вспомнила слова Миролюба о том, что его мать немножко не в себе. Как реагировать, я не знала, поэтому просто кивнула и присела на корточки, чтобы рассмотреть цветочки. К счастью, позади нас послышались шаги, и, обернувшись, я увидела Миролюба. Он был в одной рубахе, без куртки, без плаща, несмотря на то что с утра было прохладно. Пустой рукав был подвернут и обвязан тесьмой вокруг плеча. Интересно, почему ему просто не шили рубахи без одного рукава?

Миролюб поздоровался с нами, поцеловал руку матери и улыбнулся ей, а я снова обратила внимание на то, с какой нежностью он на нее смотрит. С нежностью и грустью. Он спросил о том, как нам спалось, как прошел вчерашний день, сам ответил точно на такие же вопросы матери, и из его ответов я сделала вывод, что вчера его в Каменице не было. Когда Миролюб взмахнул рукой, я увидела, что его кисть с внешней стороны пересекает след от свежего ожога. Я так увлеклась разглядыванием его раны, что пропустила момент, когда все замолчали. Миролюб сказал: «Эй», и я подняла голову. Оказалось, что все смотрят на меня.

– Уснула, – весело сказал княжич. – Я у Добронеги разрешения спросил погулять в городе.

– А можно?

Добронега ничего не сказала, вместо нее ответила Милонега.

– Идите уж, коли обе матери разрешают. Только смотрите мне, – строго добавила она, будто Миролюб меня не в город звал, а на вечернее свидание.

Я растерянно посмотрела на Добронегу, потому что понятия не имела, что нужно надеть, надолго ли мы идем, как себя вести… Куча вопросов и ни одного ответа. Добронега, точно прочитав мои мысли, взяла меня за руку и сказала:

– Скоро выйдет она, – напомнив мне этим детство, когда мы с друзьями звонили друг другу в дверь и спрашивали «а Маша (Оля, Петя) выйдет?», и мамы говорили «идите погуляйте, скоро выйдет».

Спустя пятнадцать минут на мне было темно-бордовое простое платье, на плечах плотная шаль и кожаная сумка на поясе. Добронега оставалась напряженной и молчаливой, и я не решилась больше ни о чем спрашивать, надеясь, что со временем все разрешится само собой.

Добронега дала мне кошель с монетами на случай, если я захочу что-то купить. Сердце привычно екнуло, и в памяти сразу всплыли нелепые объяснения Альгидраса, когда он пытался сориентировать меня в стоимости здешних денег. Я поняла, что мне представился неплохой шанс выставить себя дурой еще и перед Миролюбом, однако от души понадеялась, что, как в прошлый раз, если придется что-то покупать, то он изъявит желание заплатить за подарок сам. Либо, в конце концов, я могу упереться и не покупать вообще ничего. С этими невеселыми мыслями я последовала за Добронегой, и на этот раз, выйдя на крыльцо, мы очутились в том же дворе, в котором нас встречал князь, когда мы только прибыли в Свирь. Миролюб уже ждал там. Он разговаривал с пожилым воином. На воине был синий парадный плащ, на Миролюбе же – обычный, темно-серый. Я оглядела его, пытаясь понять, вооружен ли он, но не заметила ничего даже на поясе. Интересно, в Каменице никто не носит оружия? Здесь настолько безопасно? Миролюб увидел меня и улыбнулся так, что я сразу почувствовала себя первой красавицей на деревне. Я улыбнулась в ответ и, спускаясь с крыльца, позволила поддержать себя под локоть, хотя в этом не было никакой необходимости.

Я ожидала, что за воротами опять окажется куча народа, но на улице почти никого не было. Сегодня стало видно, что дома здесь не отделены глухими заборами, как в Свири, и стоят гораздо ближе друг к другу.

– А у вас здесь дворов нет? – не удержавшись, спросила я.

Миролюб помотал головой:

– У тех, что на окраине, есть, а здесь больше княжий люд живет.

Вероятно, под «княжьим людом» он подразумевал что-то типа знати, тех, кто побогаче.

Я с любопытством глазела по сторонам, отмечая, что дома здесь совсем не такие, как в Свири. Они были ниже: если в доме Добронеги на крыльцо вело семь ступеней, то здесь в большинстве домов их было всего три, а то и две.

– Как у вас дома низко стоят, – снова не удержалась я.

– Здесь земля другая, – пояснил Миролюб.