И пусть их будет много

   Однажды она, осмелев, спросила:

   - Мама когда-нибудь вернется?

   Он покачал головой:

   - Нет. Не жди.

   Она всегда знала, что с ней что-то не так. Она чувствовала приближение горестей, видела знак смерти над головами обреченных. Однажды спасла хозяйского сына, за мгновение до обрушения вытянув его из-под навеса, под которым висели туши только освежеванных животных. Охота была особенно удачной, дичи было побито много. Балки не выдержали.

   Второй раз - не спасла. Знала, чувствовала, что случится несчастье, но не поверила, не доверилась своим ощущениям. Да и что она могла? Разве господ остановишь предчувствиями сумасшедшей девчонки?

   В тот день молодого господина на охоте задавил его собственный конь.

   Когда в замке родился его теперешний хозяин, Жиббо уже жила отдельно - в небольшом, укрытом от глаз чужаков, доме в лесу. Жить рядом с людьми она больше не хотела.

   Ходила через лес к знахарке, что жила у самой реки, училась распознавать травы. Вспоминала, чему учила ее мать. Что-то вспоминалось, что-то чувствовала интуитивно. С каждым днем все больше, все лучше.

   Деревенские прибегали к ней теперь при всякой нужде. Просачивались, продирались сквозь осиновые заросли, протискивались по тонким, как нити, едва заметным тропинкам.

   Когда в замке кто-то болел, ее тоже звали.

   Перье, тогда еще молодой и красивый, строил глазки и даже однажды позвал замуж. Она расхохоталась. Отказала.

   - Ведьмы замуж не ходят, - ответила.

   Он не отступался, приходил к ней сам.

   Потом перестал ходить. А через восемь месяцев у нее родилась дочь. Тоже Жиббо.

   *

   - У тебя есть дочь? - спросила Клементина, когда Жиббо замолчала.

   - Была.

   Она посмотрела на Клементину сухими воспаленными глазами.

   - Красавица и умница была. Вздернули ее на суку драгуны в страшном тридцать шестом. Тогда тоже много солдат в этом краю было. От всех не спрячешься. Пошла она травы собирать на болота, да и не вернулась больше. А я все видела. Лежала в доме больная и видела. Все перед моими глазами прошло. - Она засмеялась нехорошим, тяжелым смехом. - Ни один, что был там, когда вешали мою девочку, ни один домой не вернулся. Все тут остались.

   Взглянула внимательно на побелевшие губы Клементины.

   - Вижу, ты поступила бы так же.

   - Да, - ответила та твердо, - если бы хватило сил и умения.

   - Тебе бы - хватило. И хватит.

   - Хватит? Что-то случится с моей дочерью? - поймала Клементина старуху за руку.

   - Нет, с ней все будет в порядке. Но тебе самой понадобятся силы.

   Посмотрела на молодую женщину внимательно.

   - Ты боишься?

   Клементина прислушалась к себе.

   - Я... я не знаю, - ответила смущенно.

   - Я знаю. - Старуха выделила "я". - Знаю. Много трудностей выпало на твою долю. И много еще выпадет.

   - Я не хочу, - жалобно сказала Клементина. - Я хочу быть счастливой.

   - Будешь, обязательно, - улыбнулась старуха. - Но не теперь. Позже.

   *

   Три ночи подряд Клементина приходила в башню. Три ночи подряд Жиббо, едва завидя ее, укладывала молодую женщину на мягкую шкуру, подкладывала под голову мешочек с духовитыми травами, поила отварами, шептала что-то, нашептывала.

   Когда Клементина пыталась протестовать, настаивала:

   - Нет теперь времени на пустое. Надо сначала тело твое с душою объединить. Силой сердце твое наполнить, страх из него изгнать. Лежи смирно, малышка. Доверься мне и лежи.

   Это старушечье "доверься" действовало отчего-то на Клементину безотказно.

   Она послушно опускалась на шкуру, смотрела какое-то время сквозь ресницы на шевелящую губами старуху, потом забывалась: то ли засыпала, то ли уносилась душой куда-то. Ей казалось, она слышала, как за окнами башни свистит ветер, как воют волки в далеких лесах, как шелестят, перемалывая гальку, океанические волны, накатываясь на берег. Ей чудились соленые брызги, рассыпающиеся по лицу, тепло вигвама, который когда-то был ее домом, веселый гвалт индейцев у высокого костра. Привиделось однажды знакомое лицо отца-иезуита. От виска его вниз бежала тонкая струйка крови, стекала к подбородку, густыми каплями падала на подтаявший снег. Он смотрел на Клементину и ободряюще улыбался.

   От щемящего страха за его жизнь, смешанного с безудержным желанием обнять, прижать к себе, избавить от пыток - она проснулась, вскочила, коснулась рукой мокрой щеки. Затрясла головой, стараясь выгнать из уха натекшие туда слезы.

   Жиббо смотрела на нее в упор.

   - Тебе надо освободить свое сердце и разум, отделить любовь от ненависти, страх поражения от стремления победить. Одно мешает другому.

   На исходе третьей ночи Жиббо сказала:

   - Теперь будешь ходить ко мне днем в лес. Нельзя больше потчевать твоих домашних сонным отваром.

   - А почему бы тебе не приходить в замок? - спросила Клементина.

   - Нет, - покачала головой старуха, - Мне ход в твой дом заказан. Приходи, когда сможешь. Лучше, приходи одна. Не стоит знать твоим воинам о наших встречах. Это может навредить тебе.

   Клементина посмотрела на Жиббо с недоумением.

   Не спросила - отчего заказан? Жиббо сама заговорила: