И пусть их будет много

   - Нет. Вы никуда не поедете, пока не решите все накопившиеся проблемы. Раз в два года вы можете себе позволить такую роскошь.

   - А вы? Какого черта вы сидите в этом отвратительном, зловонном болоте? - спросил тогда Филипп, с трудом выговаривая слова. - Здесь же нечем дышать!

   Спросил. Но не помнил теперь, получил ли ответ.

   Филипп застонал. Надо было подниматься.

   Он решительно спустил ноги с кровати. Сел. Уставился на бурое пятно на светлой стене. Насупил брови. Протянул руку, позвонил в колокольчик.

   Когда в дверях показался, встал, как олух, Антуан, - Филипп проворчал:

   - Что это? Откуда?

   - Ваша милость вчера кружку об стену шваркнули. Вино, должно быть, кислым показалось, - ответил слуга ехидно.

   Филипп взглянул на камердинера:

   - Почему ж не отмыл?

   - Отмывал. Да не отмывается.

   - Так завесь чем-нибудь, - буркнул. - И неси одежду. Вставать буду.

   Антуан подал рубашку, штаны. Вышел, чтобы принести господину таз с водой - умыться. Филипп сидел, пытался сообразить, сколько теперь времени. Судя по тому, что солнце, по утрам по-хозяйски перемещающееся по его комнате огромным желтым квадратом, уже проделало свой ежедневный путь и благополучно скрылось за тяжелыми портьерами, было уже далеко за полдень.

   Ссутулился. Выдохнул.

   Филипп чувствовал себя сегодня слабым. Он никому никогда не показывал своей уязвимости и, в конце концов, сам поверил в нее. И на войне, на поле битвы так и было. Он не боялся смерти, так как верил в великую значимость собственного служения королю. Он был храбрым солдатом и хорошим военачальником. Но он не умел принимать в расчет веления души. Для него всегда существовали цель и обязанность - величайшая цель и почетнейшая обязанность. Колебания, сомнения - все это Филипп отвергал, как непозволительную роскошь. Лишь однажды он позволил взять верх чувствам. И это привело к тому, что он готов признать: вся его жизнь пошла кувырком. Он разбит, почти уничтожен. Оттого только, что однажды поставил собственные желания выше государственных интересов и своих привычных и приятных ему обязанностей.

   Будь она проклята, эта невозможная женщина, прельстившая его когда-то своей загадочностью. Будь она проклята!

   Филипп обернулся, взглянул на постель. Простыни были скомканы, будто он не спал эту ночь. Будто воевал с кем-то. Провел рукой по щекам - отросла щетина. Надо побриться. Привести себя в порядок. И принять, наконец, решение. Жосслен прав: эту историю надо завершить.

   Через полчаса, взглянув на себя в зеркало, кивнул - вот теперь уже ничего. Сносно. Можно и на люди показаться.

   Внизу его встретил Мориньер - как всегда элегантный и подтянутый. Встретил легко, радостно - будто не было этих двух нескончаемых дней позора. Произнес пару ничего не значащих фраз. Взмахнул рукой:

   - Вы позволите пригласить вас к столу, Филипп? Пока вы спали, простите мне мое нахальство, я распорядился подать сюда холодного мяса и вина.

   - Вы еще не ели? - виновато воскликнул Филипп

   - Бросьте! Конечно, я поел. - Он улыбнулся. - Во время стихийных бедствий каждый заботится о себе сам. А теперь вот, почувствовав, что жизнь до самого ужина гарантированно не покинет меня, я готов позаботиться и о вас.

   Филипп сел за стол, положил на тарелку кусок мяса. Долго на него смотрел. Есть не хотелось. Поднял взгляд на друга:

   - Давайте, что уж... Вы ведь хотите меня о чем-то спросить?

   - Ну, разве что поинтересоваться, как вы спали?

   - Отвратительно.

   - Это заметно, - снова улыбнулся.

   Добавил мягко:

   - Вам следует, наконец, взять себя в руки. Предаваться отчаянью - бесполезное занятие.

   - Жосс, вам хорошо говорить! Вы не женаты! Вы свободны! Вы вольны поступать так, как считаете нужным. Вас не обманывала жена, и на вашей голове не растут ветвистые рога. Как вы можете рассуждать о том, о чем не имеете ни малейшего представления? Вы сказали вчера - вам жаль девочку? Так забирайте ее? Я отдаю ее вам! - произнес, распалившись.

   Произнес и изумленно откинулся на спинку кресла, поймав странный взгляд, брошенный на него Жоссленом.

   - Вы считаете это неплохим решением, не так ли?

   - Я пошутил, - уныло ответил Филипп. - И я в растерянности. Я знаю, я чувствую, что мои теперешние несчастья произошли оттого, что однажды я поступил неверно. Более того, я поступил нечестно, подав себе и ей надежду, что мы можем быть счастливы. Мне следовало смотреть дальше.

   - Теперь поздно об этом сожалеть, - пожал плечами Мориньер.

   - Я знаю. И знаю, как я поступлю. Если нельзя развязать этот Гордиев узел, его следует разрубить.

   Он заговорил. Оживился как будто, приободрился.

   Жосслен слушал его. И чем дольше слушал, тем энергичнее качал головой.

   - Нет, Филипп. Вы недооцениваете вашу жену. Вам не удастся отнять у нее ребенка. Она никогда не отдаст вам девочку

   - Тогда я отправлю ее в монастырь, - в сердцах вскричал Филипп.

   - Temperata severitas, - насмешливо улыбнулся Жосслен. - Умеренной суровости требую я, как требует Августин.

   - Освободите меня от латыни, Жосс, - огрызнулся Филипп. - Не вы ли уже второй день упрекаете меня в том, что я откладываю принятие решения? Не вы ли?