И сердце пополам

Она остро, до слёз завидовала девчонкам и женщинам, чьи мужья радостно голосили под окнами. И когда, спустя неделю, их выписывали, Саша, конечно, радовалась, смеялась, благодарила дядю за старания, мать за неустанную поддержку, а внутри всё сжималось от боли — Глеб даже не знает, что у него есть сын…

Новый год маленький Алёша встретил дома. Праздник они отметили, конечно, очень условно, даже боя курантов не дождались. Легли спать вскоре после того, как малыш уснул. Потому что обе теперь не высыпались катастрофически.

А между тем, в самый канун Нового года кто-то звонил Саше на сотовый, целых четыре раза. Номер был скрыт, но, увидев утром пропущенные, Саша разволновалась. Даже в груди всё зашлось. Неужели это Глеб? Сердце чувствовало: он! Но вдруг это никакая не интуиция, а опять пустые надежды?

Однако настроение неожиданно подскочило. Саша даже поймала себя на том, что гладила пелёнки и беспричинно улыбалась.

= 55

Теперь жизнь Саши, да и во многом матери, были подчинены другому распорядку: сон, кормление, прогулки, купание — всё по часам. Мать, как могла, помогала — подменяла ночами, когда Алёша орал до хрипоты, а Саша валилась с ног, гуляла с ним после работы, сопровождала в поликлинику, начиная с марта, по утрам, перед работой, ходила на молочную кухню.

И всё равно Саша зашивалась. На себя времени не оставалось совсем. Но зато и грустить сил не было. Редкий раз накатывало щемящее чувство, острое сожаление о том, что всё могло бы быть иначе, о том, что Глеб не знал, какие у Алёши круглые и тёмные глазёнки, точно вишенки, не слышал, как малыш лопочет, не видел его беззубой и самой чудесной в мире улыбки, от которой на душе сразу становилось тепло. Но хуже всего, что Алёша не знал, какой у него папа. Пусть он сейчас не понимает ничего, ну а потом?

Про потом лучше не думать, говорила себе Саша. И вообще, не жалеть ни о чём. У неё есть Алёша — это ли не самое большое в мире счастье?

Мать на работе старалась больше не задерживаться, как раньше. Перераспределила нагрузку, отказалась от курсовиков. Спешила к внуку. И когда приходила домой, каждый раз прямо с порога ласково звала: «Где там мой маленький мальчик?».

Выпало всего два-три дня в марте, когда ей приходилось задерживаться.

— Оксану Григорьеву, преподавателя с нашей кафедры, пришлось заменить. Заболела…

Обычно мать сплетни на работе не слушала, не обсуждала и дома не передавала. И вообще держала с коллегами дистанцию. Сама не интересовалась чужой личной жизнью и в свою никого не посвящала. Однако спустя какое-то время за поздним ужином обронила:

— Оксану-то побили. Вот почему она не ходила на прошлой неделе.

Как бы Саше ни было стыдно в этом признаваться, но ей стало чрезвычайно любопытно, что там случилось с Оксаной. Себе уж можно не врать — эта женщина интересовала её, как интересовало вообще всё, что связано с Глебом.

Мать, правда, отвечала неохотно и скупо: пришла с замазанным синяком, все заметили, стали шептаться, злословить. Каждое слово приходилось из неё вытягивать.

Но потом она разошлась, даже возмущаться стала:

— Я просто поражаюсь — люди науки, а как бабки в базарном ряду. Вечно друг другу за спиной кости моют. И такое порой придумывают — хоть стой, хоть падай. И про Оксану тоже ну такую ересь сочинили — мол, это её Валерий Николаевич побил.

— Какой Валерий Николаевич?

— Жених её. Ну или гражданский муж. Живут они вместе. Он тоже у нас работает. Физкультуру преподаёт. И вот теперь наговаривают на него, ну и на неё. Мол, изменила…

— Может, не наговаривают. Может, так оно и есть.

— Глупости! Просто у нас почему-то Оксану недолюбливают. В общем-то, я понимаю, почему. Она красива, умна, успешна. На мой взгляд, она самая перспективная. Вот и достаётся ей. Успешных ведь у нас не любят. Так что это банальная зависть. А лично мне Оксана очень нравится.

— А мне — нет, — вырвалось у Саши.

Мать посмотрела на неё с лёгким укором.

— А она, между прочим, всегда про тебя спрашивает. И не из праздного интереса, а просто человек такой неравнодушный. Таких сейчас мало.

— И слава богу, — буркнула Саша и ушла к себе.

* * *

Весна в этом году сильно скромничала, никак не могла разгуляться. Холодно было почти по-зимнему. Острова снега, обмётанные сажей, лежали в местах потенистее до конца апреля. Да и потом, даже в мае, ещё, случалось, пробрасывало.

А как только потеплело и подсох асфальт, дядя Миша привёз им новую прогулочную коляску. Красивую, добротную. Основной цвет, тёмно-серый, почти чёрный, оживляли ярко-голубые вставки.

— Я в этом не спец, но девочки-продавцы сказали — отличная модель. Италия. Колёса там какие-то особенно хорошие. Амортизация. И вообще, это трансформер, можно её как-то видоизменять. Разобраться только надо.

Он сдёрнул целлофановую упаковку, что-то покрутил, повертел: что это тут? Потом, кряхтя, поднялся с корточек.

— Если не разберётесь, я потом кого-нибудь пришлю, — пообещал.