Ночью оставаться в доме бородача Ефима было уже нельзя. Он не помнил, как припугнул квартирную хозяйку, которая сидела не шевелясь, когда он ловил попутку на дороге, Через силу, чуть ли не на себе дотащил приятелей до машины. На автостанции никого не было, искать такси до Владимира было бесполезно. Заночевать пришлось в зале ожидания на деревянных стульях. Друзья похрапывали, так и не поняв в чем дело, а Ивану не спалось. Он то и дело выходил на улицу, чтобы хоть как-то успокоиться от всего происходящего. Под утро, на самом краешке рассвета пошел снег.
– Вот и Покров, – послышалось за спиной. Иван обернулся, старушка с рюкзачком смотрела в небо. – Мил человек, – обратилась она к Ивану. – Хлеба кусок не дашь? Я в храм отнесу.
– Нет хлеба, – сказал он. – Сам бы не отказался сейчас.
Старушка в ответ полезла в свой рюкзак и достала зеленое яблоко.
– А вот возьми, сынок. Яблочком помочь смогу. И помолюсь за тебя. Как звать?
– Иваном.
– Помогай тебе Господь, Иван. Издалека приехал?
– Да нет, не очень. Вот с товарищами погулять хотели.
– Гуляйте, гуляйте, только в Евфимиев угол уж не ходите.
– Куда?!
– Про раскол слышал, наверное.
– Какой раскол?
– Да наш, суздальский. Понимаешь, сынок, зло и добро всегда борются. Вот теперь они у нас и гостят. А самые злые – черноризцы, люди недобрые, не смотри, что в рясах ходят. Житья от них простому люду нету. Не уморят, так заговором одолеют. Бога у них нет, хоть и говорят они про него частенько.
Старушка пошла своей дорогой, а Иван после этого стал обдумывать произошедшее. И ведь сколько знаков было, что не стоило ехать. Но нет же, смалодушничал, поддался на Шуриковы уговоры. Еще пару минут, оба испустили бы дух. Кто ты ночная вестница? Почему ж ты раньше не появилась? Иван посмотрел на яблоко в руке. Оглянулся назад, но никого там уже не было. То ли снег следы запорошил, то ли не было их вовсе. Ночь Покрова – почти рождественская, что-то происходит в атмосфере. А что – понять невозможно. Невозможно, потому что не знаем языка, на котором мир разговаривает. Лишь иногда посылает он нам испытания и победы. Или людей, через которых этот мир и можно понять.
Знаки. Главное – научиться их замечать.
Снег на Покров это тоже знак. Кто-то скажет «а у нас не было ничего»! Так Земля же огромна. Не выпал снег у вас, выпадет с другой стороны Земли. Хоть на самом её краю, но выпадет обязательно. По-другому не бывает. Чему суждено случиться, случится в свой срок.
Иван Силыч стоял у окна и размышлял, откуда взялся другой вселенский механизм – через сорок дней после первого Покровского снега – ляжет зима. Что это за число такое «сорок дней». Говорят, после смерти человека душа покидает бренный мир на сороковой день. Был у него товарищ Шурик, умер своей смертью внезапно. Как прошло сорок дней, никто и не заметил. Бесшумно ушла душа, неслышно. Не было никакой яркой вспышки на небе, никаких бурь на Земле, не было снов с прощанием и слов тоже не было.
Куда ушла? Зачем? Кому это ведомо? Иван Силыч не знал. Снег на сороковой день – это как прощание с душой осени. Каждый год прощаемся последним кружащим листком с ветки клёна и первой настоящей снежинкой. Соединяются они в воздухе – «Привет, Зима! Пока, Осень!» Что говорят друг другу, чем делятся? Этого не знает никто. Может, осенний лист рассказывает настоящему снегу то, что должно произойти этой зимой. Тогда кто устанавливает порядок? Кто знает, что будет?
Этот второй, послепокровский, снег в этом году случился, как и положено, в конце ноября. У вас не было? Странно. Но так уж устроен мир, Создатель его сам выбирает, в каком месте снегу выпасть, в каком начаться зиме. Повлиять на него невозможно, как бы ты этого не хотел, хотя иногда очень хочется.
Иван Силыч однажды пережил свои сорок дней. В романах обычно про таких, как он, пишут «рос худым и болезненным», у Ваньки Королькова была возможность совсем не вырасти. Первые дни его жизни овеяны семейными легендами. Все, что он мог узнать от родителей и родственников, он сам и сложил в логическую картинку первых дней жизни. Мозаику тоже собирают из отдельных кусочков – соберешь, отойдешь подальше вот тебе и эпохальное полотно. Чем больше картина, тем дальше от нее отойти нужно, иначе не поймешь размаха художника. Но с другой стороны, отойдя дальше – не поймешь, сколько сил и терпения вложил творец в эту часть жизни.
Чтобы понять мозаику Ванькиной жизни, отойти нужно было не очень далеко. Рождался он плохо. Кто уж там на небесах решил родителей наказать, или это прошлые поколения его предков напортачили, но если бы не крепкие умелые руки акушерки тети Вали, не родился бы Ванька на этот свет никогда.