И снова декабрь (СИ)

   Не знаю, что из всего, пришедшего мне на ум в эти минуты, было правдой, а что нет, но мысль, из-за которой я и попала в это отделение, мысль о ребенке, смерть которого лежит на моей совести, вновь вылилась в жестокую истерику. О том, что это был именно мальчик, мы уже знали. И мои переживания, и мои слезы, и бессонная ночь, и нежелание взять себя в руки и тем самым защитить живущее во мне дитя - все это привело к легко предсказуемым последствиям. И в этом виновата была только я, не сумевшая вовремя отбросить вмиг ставшее ненужным прошлое и понять, что же в этом мире является истинно ценным. И это был явно не муж, не сумевший или не захотевший оградить меня, носившую его ребенка, от нестерпимой боли. Когда-то казалось, что за долгие годы я хорошо узнала человека, называвшегося моим мужем, теперь же была уверена, что не знаю о нем ровным счетом ничего.

   Он больше не появлялся до самого дня выписки. А я, хоть вскоре и покинула больницу, еще долгое-долгое время не могла избавиться от этих мыслей. Они, казалось, навсегда поселились в моей больной и грешной голове. Муж так и не оставил меня ради сестры, хотя это было первым, что я ему предложила. Мы несколько раз пытались начать семейную жизнь заново, но из этого ничего не получилось: я так и не смогла заставить себя лечь в одну постель со ставшим вдруг чужим человеком. Войти в его кабинет так и не смогла тоже. Он остался жить там, а я окончательно перебралась в общую когда-то спальню и врезала в дверь замок. Так мне было спокойнее, хотя на мое спокойствие никто и не покушался.

   Со временем мы научились жить рядом, но не вместе. Он по-прежнему оставлял деньги в вазочке на кухне, я по-прежнему готовила завтраки и ужины, но за одним столом мы больше не сидели никогда. Дети отлично окончили школу, поступили в московский вуз и поторопились перебраться на снятую мужем квартиру. Каждое лето они находили какие-то занятия вне дома, поэтому виделись мы крайне редко. Видимо, мальчикам тоже было тяжело находиться на развалинах того, что считалось некогда счастливой семьей. Бывали дни, когда и мужа я видела только утром из окна. Он неторопливо выходил из подъезда, садился в машину, и теперь у него никогда не возникало желания обернуться и помахать рукой мне на прощание. Наше время прошло.

   Я лечилась у того же доктора еще несколько раз. Лечилась и у других. На какое-то время мысли о моей вине и нерожденном сыне отступали, но потом все начиналось сначала. Дети окончили с красными дипломами вуз и тут же уехали, приняв предложение работать в другой стране. С нами, конечно же, не посоветовались даже ради приличия, просто поставили перед фактом. Обижаться было глупо: они, казалось, всегда знали, как и что надо делать, и чуть ли не с детского сада были самостоятельными в принятии решений. Когда-то я этим даже гордилась.

   Так безрадостно прошло несколько лет. И мы оба, кажется, с этим смирились. Потом заболел муж, ему предложили сделать операцию, он согласился. Мне же об этом сухо и буквально на ходу сообщил в самый последний момент. В это нелегкое для него время я заставила себя забыть обо всех обидах, ежедневно навещала, даже осмелилась несколько раз погладить его руку. Помню, как было трудно в первый раз начать разговор. Я часто замолкала, а он смотрел на меня измученными болью глазами, виновато улыбался и тоже молчал.

   Мужа выписали из больницы, и я, без каких бы то ни было раздумий, постелила ему в когда-то общей спальне. А когда пришла ночь, выключила свет, легла рядом, нашла его руку и сжала холодные худые пальцы. Он будто ждал этого, подвинулся ближе. Голова же моя, как в прежние счастливые времена, тут же нашла некогда привычное место: его плечо. Да, на первый взгляд все это выглядело так, как и в годы молодости, только вот его голова была совсем седой, а мою раннюю седину скрывала удачно подобранная краска. И еще: тогда все лучшее нас ждало впереди, сейчас же о будущем думать не было смысла: важной и ценной стала лишь каждая прожитая вместе минута. Нестерпимая грусть, заполнившая, кажется, всю комнату, была плотнее самого густого тумана.

   Жизнь медленно уходила из некогда здорового и красивого тела. Иногда мы, держась за руки, просто лежали рядом и молчали, а иногда подолгу разговаривали, вспоминая самые счастливые моменты нашей жизни. Врачи говорили о месяце, но муж оставил меня через три недели. Вот теперь я по-настоящему осталась одна. И нынешнее одиночество не могло сравниться с тем, другим, когда по-прежнему родной человек находился всего лишь в другой комнате. Это оказалось куда страшнее.