И снова девственница!

— Я? — Визгливо вскрикнул парень. — Я сын депутата! — Гордо выпяченная грудь смотрелась на редкость нелепо на чёрном полу ритуального зала в центре октаграммы. — А вот кто ты?

— Твоя смерть, — этим голосом можно было смело замораживать фрукты, ни одной витаминки бы не потерялось.

Задохнувшийся сначала от возмущения, а потом от удушья юный мажор приподнялся над полом и судорожно засучил ногами. Кошмарный мужчина даже бровью не повёл, лишь презрительно смотрел, как напряглась шея, как вспухли на ней вены, а лицо из красного приобрело синюшный оттенок. Неприятно пахнуло испражнениями. Лёгкий наклон седой головы и раздался отчётливый хруст костей. Тело сломанной куклой упало на каменные плиты.

— Что такое депутат? — лениво поинтересовался он у чудом усидевшей женщины. Хотелось вскочить и бежать без оглядки, на худой конец забиться в угол и не высовываться. К сожалению, ни на то, ни на другое банально не хватало сил.

— Что? — та непонимающе смотрела на неестественно вывернутые конечности и отчаянно наделась, что ей приснился очередной кошмар.

— Неважно, — не голос, а сплошная меланхолия, — вытрись, — брезгливая гримаса.

Взглянув, наконец, на свои руки, она только сейчас осознала, что истекает кровью. И ощущения настолько реальны, что даже страшно себя ущипнуть — вдруг всё происходящее правда. Поспешно обтёршись противно пахнущими салфетками, Люба попыталась встать. Взгляд то и дело возвращался к убитому, а мозг отчаянно сопротивлялся и твердил, что это нереально.

— Как же долго, — устало вздохнул блондин и взмахнул рукой.

Тело неожиданно обрело немыслимую лёгкость, взмыло над бренностью, сознание решило, что с него достаточно и отключилось.

* * *

Очнулась Любаша на широкой кровати под балдахином цвета крысиного брюшка. Каменная кладка серых стен навевала мысли о склепе, а массивная мебель предположительно из морёного дуба ничуть не освежала мрачный интерьер. Прощупав себя на предмет сохранности, женщина обнаружила, что обнажена за исключением ошейника и пары браслетов. Цепей не наблюдалось, так что свобода перемещения имелась, пусть и довольно относительная. Соскользнув с громоздкого ложа, она принялась искать дверь в уборную. Ко входной подходить не имело пока никакого смысла — голая, контуженная, абсолютно не ориентирующаяся в пространстве и ситуации в целом. Труп ещё этот… зверски убиенный… храбрости не прибавлял. Найдя, наконец, комнатушку с жестяной ванной и таким же неприглядным горшком, она не стала выпендриваться и справила естественные потребности. После того, как она полежала в инфекционном отделении детского стационара, её вообще мало чем можно было шокировать. Да и не перед кем качать права об эстетике и техническом прогрессе. Как только закрылась крышка местного клозета, его охватила лёгкая дымка. Подождав пару минут, женщина заинтригованно открыла отхожую посудину, в нос шибануло едким запахом хлорки.

— Надо же, какая занятная система самоочистки, — задумалась. Крепко. — Это что же получается, горшок-самобранка, только наоборот?.. Похоже, я опять сплю.

Возвратившись в спальню, Люба окончательно убедилась, что находится в готическом сне. Ну не могут быть в реальности такие отвратительные занавески! Да их попросту никто не станет производить из-за нерентабельности. Осталось разобраться к чему весь этот антураж, да и бижутерия специфическая.

— Блин, сон сном, а есть охота по-настоящему, — тяжко вздохнула и открыла шкаф в поисках хоть какой-нибудь одежды.

Тяжёлая рассохшаяся дверь отчаянно скрипела и всеми силами цеплялась за нижние выдвижные ящики. Но где не пропадала русская женщина, особенно мать-одиночка! Что такое молоток и отвёртка она знала не понаслышке, что уж там, даже дрель была подвластна этим хрупким с виду ручкам. Первыми ласточками её встретила бодрая моль. И только после шикарный набор чёрных мантий на все случаи жизни поразил воображение. Почему на все случаи? Да потому что они подходили абсолютно любой фигуре и при хорошей фантазии могли трансформироваться как минимум в пять моделей платья. Хотя, кого мы обманываем, просто иных альтернатив не имелось.

— Так-с, ладно, что мы имеем? — она тряхнула первой попавшейся мантией, выпуская на волю вековые залежи пыли. — Балахон чёрный, безразмерный, времён Аллы Борисовны в молодости, — потом-то она куда развратнее стала одеваться.

Подпоясав рясу шнурком от балдахина, больше смахивавшим на хвост тех жертв, чьи шкуры пошли на основную ткань, Люба посмотрелась в старинное ростовое зеркало. Отражение порадовало взлохмаченной шевелюрой, ортодоксальной хламидой и аксессуарами от дизайнера-извращенца. Лишь глаза, подчёркнутые тёмной гаммой, сияли, как два Громких океана. А что, если есть Тихий, значит должен быть и Громкий? По крайней мере, Зойка была в этом абсолютно уверена.

— Зойка, заяц ты мой вертлявый, — сердце неожиданно защемило, — надеюсь, ей такая фигня не снится!