И снова Оливия

* * *

Зато маленький Генри оказался милым ребенком, хотя и своеобразным. В гостиной – куда они наконец перешли после повторного приглашения Оливии – он подошел к ней, спотыкаясь, поскольку на ногах стоял еще нетвердо, вынул пальцы изо рта, положил ладошку на колено Оливии, сидевшей на диване, и похлопал.

– Генри, привет! – сказала Оливия.

– Пивет, – откликнулся он.

– Привет! – поправила она внука.

– Пивет, пивет. – И это было так забавно.

Но когда Оливия – только потому что ей казалось, будто от нее этого ждут, – попросила подержать малютку Натали, девочка мгновенно раскричалась у нее на руках. Орала как резаная.

– Хорошо, хорошо, – сказала Оливия и вернула кроху матери, которой пришлось постараться, чтобы успокоить ребенка.

В конце концов Энн опять вынула грудь, Оливии уже было тошно на это смотреть, на такую голую грудь! Набухшую молоком, с просвечивающими синими венами. И, решив, что с нее, пожалуй, хватит, Оливия встала:

– Займусь-ка я полдником.

– По-моему, мы еще не проголодались, – сказал Кристофер.

– Ничего страшного, – бросила Оливия через плечо.

На кухне она включила духовку и поставила разогревать приготовленные утром гребешки в сметане. После чего вернулась в гостиную.

* * *

Оливия ожидала хаоса. Чего она не ожидала, так это молчания старших детей и тем более молчания Энн, чье поведение, насколько помнила Оливия, раньше было совсем иным.

– Я устала, – обронила Энн посреди вялой беседы.

– Надо думать, – откликнулась Оливия.

Так что, может, дело именно в этом.

Кристофер был куда разговорчивее. Растянувшись на диване, он рассказывал о безумных пробках, в которые они угодили на выезде из Уорчестера, о том, как они провели Рождество, о своих друзьях и о своей работе подиатром, врачевателем стоп. Оливия могла бы слушать его часами. Но вмешалась Энн:

– Оливия, где вы ставили елку? У окна, что выходит на улицу?

– У меня не было елки, – ответила Оливия. – Да и зачем мне елка, скажи, пожалуйста?

– Но ведь Рождество.

Оливию подобными штучками было не пронять:

– Только не здесь, не в этом доме.

* * *

Когда Энн отвела старших детей в кабинет, где им было постелено на диване, Оливия осталась в обществе Кристофера и маленького Генри, ерзавшего на коленях у отца.

– Очаровательный ребенок, – сказала Оливия.

– Так и есть, правда ведь? – подхватил Кристофер.

Из кабинета доносилось бормотание Энн и высокие, режущие ухо голоса – но не речь – ее детей.

– Ой, Кристофер, я же связала шарф маленькому Генри. – И Оливия направилась в кабинет.

Пока она искала шарф в кабинете, старшие дети молча стояли и наблюдали за ней, а найдя, отнесла шарф – ярко-красный – Кристоферу.

– Эй, Генри, – сказал он, – посмотри-ка, что бабушка для тебя связала. – Малыш засунул уголок шарфа в рот. – Глупенький, – Кристофер аккуратно вытащил шарф изо рта мальчика, – это не едят, это носят, чтобы не замерзнуть.

Маленький Генри захлопал в ладоши.

«Поистине необыкновенный ребенок», – думала Оливия.

В дверях показалась Энн в окружении своих старших детей, уже переодевшихся в пижамы.

– Хм, Оливия… – Энн на секунду поджала губы, затем спросила: – У вас есть что-нибудь для других детей?

В тот же миг темное тяжелое чувство овладело Оливией. Стараясь не поддаваться этому чувству, Оливия ответила:

– Не понимаю, о чем ты, Энн. О рождественских подарках? Я отправляла детям подарки на Рождество.

– Да, но… – мямлила Энн, – это было на Рождество, а сейчас…

– Ну, от вас не было никаких известий, – сказала Оливия, – так что, возможно, подарки до детей не дошли.

– Нет, мы их получили. – Энн наклонилась к Теодору: – Помнишь тот грузовик?

Мальчик вздернул плечо и отвернулся. Тем не менее они продолжали стоять в дверях, эта свиноматка с ее двумя отродьями от разных мужчин, стояли в ожидании, словно Оливия была обязана им что-то выдать, – что, интересно знать? Она буквально прикусила язык, чтобы не ляпнуть: «Похоже, грузовик тебе не понравился». И не спросить девочку: «А как насчет куклы? Очевидно, она тебе тоже не понравилась?» Оливия заставила себя не произнести вслух: «В мое время мы благодарили людей, присылавших нам подарки». Далось ей это с большим трудом, однако она промолчала. Вскоре Энн сказала детям:

– Ладно, давайте ложиться спать. Поцелуйте папочку.

Дети подошли к Кристоферу, чмокнули его в щеку, а на Оливию даже не взглянули. Ужасные, ужасные дети и их ужасная мать. Но маленький Генри вдруг сполз с отцовских колен и, волоча шарф по полу, поковылял к Оливии.

– Пивет, – сказал он. И улыбнулся ей!

– Привет, – ответила Оливия. – Привет тебе, маленький Генри.

– Пивет, пивет. – Малыш протянул Оливии шарф: – Сасибо.

Нет, все же он Киттеридж. Настоящий Киттеридж.

– Твой дедушка гордился бы тобой, – сказала Оливия внуку, и тот разулыбался, пуская слюни.

Кристофер оглядывал комнату.

– Мам, здесь все выглядит как-то по-другому, – с неудовольствием заметил он.

– Ты долго отсутствовал, – сказала Оливия. – Все меняется, а твои воспоминания остаются прежними.

* * *

Оливия была счастлива.