И снова Оливия

– Дойл? – выдавила она.

Лицо матери, лишенное всякого выражения, вдруг исказилось от ярости.

– Убирайтесь отсюда! Сейчас же! Вон! Вон! – брызгала она слюной.

Гостья в инвалидной коляске зарыдала, звуки она издавала жуткие, словно голосила по покойнику. Сузанна встала и вышла в коридор.

– Помогите мне, пожалуйста, – обратилась она к сиделке, проходившей мимо. – Я расстроила мою мать, а заодно и какую-то женщину – видимо, посетительницу.

Сиделка была худенькой и молодой, с бесстрастным лицом.

– Я приду через минуту, – сказала она.

– Не могли бы вы зайти прямо сейчас, – попросила Сузанна, но сиделка уже открыла дверь соседней палаты. – О черт.

Сузанна вернулась в палату. Гостья по-прежнему надрывно рыдала, а мать, завидев Сузанну, приподнялась в кресле и вытянула руку, указывая на нее пальцем:

– Вы! Убирайтесь отсюда! Сейчас же!

* * *

Минул час, а Берни по-прежнему размышлял о Сузанне. Когда ему снова привиделось, как он сажает девочку на колени и крепко, но бережно обнимает ее, он сказал себе «хватит» и вынул из папки материалы дела, над которым работал.

Раздался телефонный звонок; увидев, что это она, Берни ответил:

– Привет, Сузанна.

Он слышал, как она глотает слезы.

– О, Берни, мне так совестно вам звонить, честное слово, но я…

– Все в порядке, Сузанна. Я же говорил, что ты можешь звонить мне в любое время, и не отказываюсь от своих слов. Даже если ты станешь звонить мне каждые десять минут, все равно не откажусь.

– Мне так страшно. Так страшно!

– Понимаю. У тебя достаточно причин для страха. Но ты с этим справишься, – постарался утешить ее Берни. – Я знаю тебя много-много лет, Сузанна. Ты всегда была собранной, умной, и все у тебя будет хорошо. Просто в данный момент тебя застигла буря.

– Не отключайтесь, – попросила Сузанна.

– И не собираюсь, – ответил Берни. – Я полностью в твоем распоряжении.

– Где вы сейчас? – спросила Сузанна. – Чтобы я могла увидеть вас мысленно.

– Сижу за письменным столом, – ответил Берни и добавил: – Один.

– Берни, – собралась с духом Сузанна, – во-первых… Пожалуйста, выслушайте меня и скажите мне правду. Мой отец когда-нибудь изменял маме? Служащая в гостинице «Комфорт», когда я пришла забрать свои вещи, прочла мое имя на кредитной карте, которой я расплатилась, и сказала, что помнит моего отца, потому что всегда на него заглядывалась – она тогда работала на заправке во Фрипорте, – и он часто приезжал на заправку с моей матерью среди дня, и какие же у нее были чудесные рыжие волосы… Но моя мать никогда не была рыжей.

Берни помолчал, а потом сказал:

– Я не стану отвечать на этот вопрос.

– Но, по-моему, это и есть ответ.

– Нет, – твердо возразил Берни. – Ты юрист и знаешь, что смерть не лишает клиента права на конфиденциальность.

– Ладно, – согласилась Сузанна. – Только не бросайте трубку, хорошо?

– Я здесь, Сузанна. И никуда не уйду. – Берни взял скрепку и принялся возить ее по столу. Он слышал, как она плачет, но постепенно всхлипы прекратились.

– Ох, Берни. Я знаю, мой отец, скорее всего, изменял матери, и, возможно, не раз и не два, и я не хочу походить на моего отца…

– Сузанна, – внушительным тоном произнес он, оставив в покое скрепку, – ты не похожа на своего отца. Слышишь меня? Ты всегда была самой собой. И только собой. – Затем спросил: – Где ты сейчас?

– На стоянке у шлагбаума. Тут женщина с маленьким сыном, и что-то их рассмешило, и я вспоминаю моих мальчиков, как раньше мы вместе веселились.

– И они по-прежнему твои мальчики. Они навсегда ими останутся.

– Но, Берни, можно я расскажу еще кое о чем?

– Конечно, можно.

– Прежде чем выехать из города, я навестила мать, и она сказала, что Дойл всегда был плохим мальчиком, что он… – Сузанна снова заплакала. – Что он… всегда требовал, чтобы она играла с его кончиком. Господи, Берни, это меня доконало.

Берни долго молчал, а потом заговорил тихо, ласково:

– Уф, Сузанна, не знаю, что и сказать. – Подавшись вперед, он подпер голову рукой.

– Но как по-вашему… Берни, думаете, она когда-либо… О черт, я работаю с такими детьми! Даже мой вшивенький психотерапевт, и тот говорил, что парень, каким бы чокнутым он ни был, не вонзит в женщину нож двадцать девять раз, если только в нем не скопилась пропасть агрессии по отношению к женщинам. По отношению, надо полагать, к его матери.

– Я понимаю, о чем ты, – откликнулся Берни и после короткой паузы добавил: – Думаю, наверняка мы никогда не узнаем.

– Нет… Но, Берни, мне теперь так жаль бедного мальчика! Отныне я буду видеться с ним много чаще. Обычно я приезжала к нему в Коннектикут раз в месяц, но теперь, когда мои дети уехали, свободного времени у меня стало больше, и я буду навещать его часто. Непременно буду, о боже, Берни, ведь он – несчастный ребенок!

– Навещай его так часто, как тебе необходимо, – сказал Берни.

Когда Сузанна вновь заговорила, голос ее звучал устало, глухо.

– Отец издевался над матерью. У нее синяки были по всему телу, а когда ее отправили в дом для престарелых, синяки исчезли.

Берни резко выпрямился, словно от толчка.

– Возможно, так и было, – ровным тоном произнес он.

– Да? Почему вы так думаете?