И снова Оливия

– Единственный человек, кому я рассказала об этих переживаниях, – ну, ощущение Бога или чего-то невероятно огромного, – в общем, я рассказала об этом моему странненькому психотерапевту уже после того, как у нас с ним началось… И знаете, что он ответил? «Не будь дурочкой, Сузанна. В детстве жизнь для тебя была сплошной тайной, а теперь ты воображаешь, будто ощущала присутствие Бога. Ты была просто заворожена жизнью, не более того». Берни, ну разве это не чушь собачья?

Берни поднял глаза к потолку:

– Чушь? Да. Он очень ограниченный человек, Сузанна.

– Еще бы… Вы действительно думаете, что мне не стоит рассказывать о нем мужу? Думаете, я смогу жить с этим секретом один на один, мне это по силам?

– Люди со многим уживаются, – ответил Берни. – Это правда. Я всякий раз поражаюсь умению людей уживаться с самыми разными вещами. И, Сузанна, – добавил он, – как я понял, твой муж не знает о твоих переживаниях, связанных с тем… с тем, что мы с тобой обсуждали.

– Точно, – сказала Сузанна. – Вы такой умный, Берни, я люблю вас.

– И я люблю тебя, Сузанна. – Берни страшно хотелось сказать, как ему полегчало и что после разговора с ней его недовольство собой до некоторой степени рассеялось. Но сказал он другое: – А теперь слушай меня внимательно.

– Слушаю.

– Сейчас ты выключишь телефон и как следует поплачешь. Поплачешь так, как никогда в жизни. А когда закончишь, обязательно поешь. Спорим, у тебя сегодня ни крошки во рту не было.

– Вы правы, не было. Я поем, обещаю. Но я больше не настроена плакать, Берни. Наоборот, мне кажется, я могла бы… запеть.

– Тогда пой, – сказал он.

* * *

Сузанна, сидя в машине на стоянке у шлагбаума, не запела. Но долго размышляла об их беседе. И думала, что никогда этого не забудет. Будто огромные окна над ее головой разбили вдребезги – так, наверное, пожарные били окна в доме ее детства, – и теперь сверху и вокруг раскинулся весь безграничный мир, он снова стал ей доступен. Она увидела, как мать с маленьким мальчиком возвращаются к своей машине, болтая и смеясь. Напротив нее рос молодой клен, его листья розовели сверху донизу.

– О, Берни, – прошептала она. – Вау.

* * *

Берни сидел за письменным столом, глядя на реку. Тихое изумление овладело им. Каким-то образом житейская порча не затронула Сузанну, ее прямодушию в разговоре он радовался, словно бесценному подарку. Чистота помыслов была для нее столь же естественна, как дыхание, и Берни чудилось, будто она почистила и его тоже, удалив кое-какие зудящие наросты, образовавшиеся за годы работы юристом. Очень скоро он спустится вниз и скажет жене, что о Сузанне им более не нужно беспокоиться. Подробности их беседы он опустит, и то, как Сузанна помогла ему, останется его тайной. Безобидным секретом, подумал он, вставая, по сравнению с бог весть какими тайнами, которые люди ревностно хранят годами.

Солнце в феврале

Синди Кумс подвинула тележку, давая пройти молодой паре, и заметила, что мужчина поглядел на нее. Отвернулся и снова посмотрел на Синди. Под его взглядом рука Синди невольно потянулась к молнии на зимней куртке – голубой теплой куртке, расстегнутой до середины, – и она зашагала по проходу прочь от этих двоих, хотя то, что ей нужно было, две банки томатного супа, стояло там, где топталась парочка. Синди двигалась медленно, толкая тележку, расшатавшееся колесико грохотало по полу. В тележке лежали молоко и батон. Синди остановилась и встала лицом к сухофруктам, расстегнула молнию почти до конца, чтобы потуже застегнуть ремень на джинсах. И снова зашагала по проходу, но не совсем уверенно. Томатный суп и… что еще? Масло. Повторяя про себя «масло, масло», она пыталась вспомнить, где его искать, а оно оказалось там же, где всегда, сразу за молоком, много всякого масла от разных фирм.

Но где то, что они обычно берут? Где же оно? Синди потянулась за маслом с другим названием, какая, в принципе, разница, и вдруг увидела «свое» масло, нагнулась и упала бы, не ухватись она за рукоятку тележки. Синди глянула на свои ноги и сравнила их с двумя короткими застоявшимися протоками, жижей, нашпигованной илом и хворостом, – разве на таких удержишься?

Из-за ее спины вдруг показалась большая старческая рука, цапнула брикет масла, к которому тянулась Синди, и бросила в ее тележку. Обернувшись, она увидела миссис Киттеридж, та смотрела на Синди в упор.

– Здравствуй, Синди, – не сразу сказала миссис Киттеридж. – Да ты тут вовсю отрываешься, как я посмотрю.

Много лет назад миссис Киттеридж преподавала Синди математику в средней школе, и ей эта училка не особо нравилась.

– Ага, миссис Киттеридж, – ответила она. – Отрываюсь, почему нет.

Миссис Киттеридж кивнула, но с места не тронулась.

– Ладно, давай сообразим, что тебе еще надо купить, и выберемся отсюда.

– Две банки томатного супа, – сказала Синди.

– Идем за супом.

Тележки у миссис Киттеридж не было, только корзина, которую она положила в тележку Синди и взялась за рукоятку с одного края, предоставив Синди ухватиться с другой стороны. Рукава куртки у миссис Киттеридж были ярко-красными, ладони – распухшими и морщинистыми.