В прошлой жизни Чехия была первой нашей с Аленкой зарубежной страной, которую мы посетили в своей жизни. Произошло это в начале нулевых. И, как потом говорила моя любимая, – Чехия очень надолго «съела» у нас всю эмоцию. Там было так кукольно-красиво, что позже, во время поездок в Англию, Францию или Германию, мы реагировали на все их туристические красоты куда как спокойнее… И это уже в то время, когда путешествие за границу не было чем-то из ряда вон выходящим и в открытом доступе имелось просто море информации о «зарубежье». А в ту же Прагу даже были дешевые автобусные туры, половину состава которых обычно составляли бабушки-пенсионерки… Здесь же мы приехали практически из-за «железного занавеса». Причем «железным» он был в первую очередь именно в области информации. Ибо все граждане СССР должны были быть твердо уверены в том, что они живут в самой богатой, справедливой и высокоразвитой стране мира… Так что о Чехословакии вообще и о Праге в частности школьники нашего возраста знали только две вещи. Первая – это то, что недобитые гитлеровцы, оккупировавшие Прагу, напрочь отказались сдаваться после подписания капитуляции фашистской Германии. Поэтому девятого мая, то есть уже после Победы, нашим войскам из состава Первого Украинского фронта пришлось идти на помощь восставшей Праге под призывы чешской радиостанции: «Руда армада – на помос!», как об этом нам рассказывали в школе. И вторая – то, что в шестьдесят восьмом году буржуазные недобитки на деньги и при помощи агентов империализма попытались устроить в Чехословакии антисоветсткий мятеж. Причем вот это нам в основном сообщили уже во время инструктажа перед выездом. И предупредили, что надо быть бдительными и опасаться провокаций…
Немудрено, что и в этот раз моя любимая, увидев Карлов мост, Староместскую площадь с ратушей с Пражским орлоем и Тынским храмом, а также Пражский Град с Кршижиковыми фонтанами, пришла в полное восхищение. И вечером, на ужине в отеле, прижавшись ко мне, шепнула на ушко:
– Ох, как бы я хотела здесь жить…
Я усмехнулся и, оглянувшись украдкой, обнял ее и шепнул в ответ:
– Жить мы будем дома, в России, но вот приехать сюда… Позже. На пару-тройку месяцев. Пожить. Семьей. С детьми… Почему бы и нет?
Аленка оторвалась от меня и полоснула по мне просто пылающим и восторженным взглядом, а потом буквально выдохнула:
– Обещаешь?
Я же серьезно ответил:
– Да, – после чего добавил: – Просто дай мне немного времени. Окончу институт, обустроюсь – и все у нас будет…
До Кошице мы добрались только вечером следующего дня.
Причем в аэропорту Праги я, так сказать, потерял свою «попаданческую» девственность. То есть написал «письмо Сталину». Вернее, написал, а если быть точным, переписал я его чуть раньше – вечером, в гостинице, на бумаге, которую стырил в местном Социалистическом союзе молодежи. А конверт купил во время нашей экскурсии. Когда выделенный нам местными «соцсомольцами» гид соловьем заливался перед Аленкой… Изначально же оно было написано дома. На английском. Так что в отеле я его переписал… Потому что никак не рассчитывал, что смогу стырить или купить бумагу с конвертом. Я вообще собирался бросить его еще в московском аэропорту. Аэропорт – воздушная гавань, десятки тысяч людей проходят, камер пока нет – хрен отследят… Но при отлете сделать это не получилось. Не смог улучить момент. Все время был на глазах. Так и летел потом с конвертом в кармане, отчего слегка подсасывало под ложечкой. А ну как захотят обыскать и обнаружат? Страшно было – жуть. Потому что, если не дай бог обнаружат – все планы псу под хвост! А ведь его еще обратно везти? Или плюнуть и уничтожить? Но уничтожать жутко жалко… Я ж над ним столько трудился – писал, потом вычитывал, причем со словарем. А после проверил по отдельным выражениям с Майей Аверьяновной. Ну по тем, которые можно было безопасно вставить в какие-нибудь другие тексты. Вот я и вставлял… А в конце также по отдельным выражениям сверил по газете «Нью-Йорк таймс». Моя репетитор использовала несколько ее позапрошлогодних номеров в качестве учебных пособий, заставляя меня переводить из нее различные статьи и заметки… Впрочем, было совершенно ясно, что даже после этого текст у меня получился весьма безграмотный.