Теодора скрестила ноги и время от времени поглядывала на блондинку, от которой Джоджо не мог оторвать глаз. Она не узнала ее, но это было неудивительно: хоть она и провела всю свою жизнь в Литчфилде, ее социальный опыт всегда был сильно ограничен мужчинами, которые управляли ее жизнью. Сначала ее отец, а потом его замена — Рассел. Только сейчас, всерьез задумавшись об этом, она поняла, в каком странном мире живет: городок маленький, а она в нем почти никого не знает. Даже тех, кого вроде бы знала, — не знает совсем.
У нее перехватило дыхание. Поняв, что уже довольно долго пристально смотрит на затылок женщины, Теодора быстро отвела взгляд, обратив его на большой пустующий экран перед собой. Фильм вот-вот должен был начаться — нужно сделать все, что ей под силу, чтобы сосредоточиться на нем, а не на всепожирающем чувстве одиночества, которое предательски нахлынуло на нее.
По ее правой щеке сбежала одинокая слезинка, и Теодора быстро смахнула ее.
Впрочем, беспокоилась она напрасно — свет в зале стремительно тускнел.
Часть третья. Ночной показ
Глава 11
Джорджия Мэй Бигби застыла в своем кресле и пронзительно закричала.
Фильм начался с мягкого сепиевого изображения высокого и стройного мужчины в цилиндре и фраке. Его борода была навощена до озорного блеска, длинные худые пальцы проделывали грозного вида пассы над установленным в центре подмостков столом.
Следующий кадр в несколько скупых строк представлял героя:
Вернувшись в кадр, Эшфорд пристально посмотрел на стол, в центре которого образовалась тонкая дымка, разошедшаяся во все стороны. Не было слышно ни звука, ни музыки, только гипнотическое щелканье проектора наверху. Из густеющего пара взвилась и угрожающе качнулась вперед королева змей — кобра. В одно ловкое движение Эшфорд сгреб змею, ухватив чуть пониже головы, и стал завинчивать в кулак свободной руки всю длину шипящей гадины. В считаные секунды кобра полностью исчезла в руке чародея, а когда он разжал кулак и растопырил пальцы — ничего не было.
Лукавая лисья улыбочка расползлась по изможденному бледному лицу Эшфорда, и кадр снова сменился:
Поползли кадры хроники или какой-то подделки под нее. На многолюдной рыночной площади где-то в Восточной Индии, как предположила Джорджия, окруженной со всех сторон покосившимися лачугами, в самом центре, в кругу зрителей, восседал едва одетый мужчина, скрестив ноги, на доске, усеянной гвоздями. Головой йог остервенело тряс из стороны в сторону — оставалось лишь дивиться, как не разматывался белоснежный тюрбан. В грязную морщинистую плоть, выступавшую из подранного рубища, вонзались острия гвоздей — столько, что и счесть страшно.
На экране вновь появился факир. Теперь он уже не просто мотал головой, а бился в самых натуральных конвульсиях на своих гвоздях; все его конечности то и дело рвались о безжалостные острия и нанизывались на них. Толпа попятилась, как только камера приблизилась к содрогающемуся страдальцу. Гвозди терзали его кожу везде и, хотя ни один из них не касался груди, плоть там опалялась, на ней проступала паутина глубоких кровоточащих шрамов. Штрихи, выводимые незримым лезвием, в конце концов образовали некий загадочный символ. Полностью завершенный, он выглядел так:
Тогда-то Джорджия закричала, хотя не вполне осознавая почему. Само собой, той жути, что творилась с факиром, было достаточно, чтобы выбить из колеи любого зрителя, но почему-то именно этот символ показался ей особенно ужасным. Она знала, что никогда не видела его раньше. И понятия не имела, что он означает. Но с каждой секундой, пока символ оставался на экране, крик Джорджии становился громче, а объявший ее страх — сильнее.
Глава 12
Конечно, никакого символа, никакого факира, никакой индийской рыночной площади не было. Один только Черный Гарри Эшфорд — одинокий мужчина в дымке, чьи запавшие глаза пронзали пространство между экраном и зрителями. Взгляд был настолько