И сплетаются нити судьбы...

Участковый молча смотрел на горящий дом, его жена тихонько плакала рядом. Тушить и спасать сруб никто не спешил: нажитого годами имущества в доме не было, выносить ничего не нужно, а сруб проще новый сложить. Только эту зиму участковый, скорее всего, опять проведет в лачуге, где кроме печи да кровати ничего не помещается. Что и говорить — отомстили цыгане за смерть своего соплеменника.

Глава 6.

На следующий день, уже под вечер, Света мыла пол в избе. Весь день прошел в хлопотах: то теленок никак не хотел уходить со двора — пришлось вооружиться хворостиной и проводить его на выпаса, потом огурцы с помидорами в банки закатывала — вот и пришлось полы мыть на ночь глядя. Мать тем временем спохватилась и отправилась в сельскую пекарню за хлебом, но должна была вернуться перед возвращением стада в село. Мать и дочь не разговаривали друг с другом в течение всего дня. Ходили обе хмурые. Полина Яковлевна лишь тяжело вздыхала, глядя на дочку, а той было обидно. Ведь она созналась во всем, объяснила, а мать, казалось, больше верила сплетням, и душу обуревала обида.

Стукнула входная дверь, и Полина Яковлевна прошла с сумкой на кухню, а Света к тому времени уже принялась мыть веранду. Вдруг мать вновь появилась на пороге избы. Дочь, увидев ее босые ноги, подняла глаза. Лицо женщины было задумчиво-сосредоточенным, будто что-то спросить хочет или рассказать. Девушка оставила тряпку и выпрямилась. Их глаза встретились.

— Любишь Яшу? — вдруг тихо спросила Полина Яковлевна.

Света покраснела.

— Люблю, — так же тихо ответила она, не отводя взгляда от лица матери.

Та тяжело вздохнула:

— Тогда беги в табор. За ним прийти должны будут. Участковый и Матушкин теперь не оставят его в покое, — сказала она, а Света с каждым словом всё сильней бледнела, чувствуя, как в желудке образуется ледяная пустота.

— Кем ему приходится тот убитый? — спросила Полина Яковлевна.

Девушка судорожно сглотнула:

— Брат родной, младший.

— Значит, он мог отомстить за брата, — задумчиво, слово про себя, произнесла мать и протянула дочери сумку. — Тут хлеб, молоко… Уведешь его на дедовскую пасеку. Там пересидите дня два. А я скажу, что ты ушла к тетке в Павлёнки. Ей я уже позвонила.

Света посмотрела на мать, на сумку, которую та держала в руке, и слезы подступили к глазам. Девушка бросилась ей на шею, понимая, что мама любит настолько, что для нее в целом мире нет ничего важней счастья дочери, и именно поэтому она отпускает свою кровиночку с цыганом. А ведь, наверняка, это решение далось ей непросто, и она переступает через все свои принципы и желания. Мать как будто бы содрала с себя кожу, а такое даром не проходит. Наверное, поэтому она выглядит такой подавленной и уставшей.

— Мама… — шептала горячо Света. — Люблю тебя! Спасибо…

— Ступай, переоденься, — произнесла женщина, отстраняя от себя дочь.

Девушка посмотрела на мать. Глаза у Полины Яковлевны были сухими, но на нее будто навалилась вселенская усталость. Света только теперь заметила морщины, пролегающие через открытый лоб мамы. Взгляд был потухшим, и уголки губ опустились, а душа, наверное, стоном стонала. И, глядя на мать, Света чувствовала, какая тоска охватывает ее самого родного человека. Ей вдруг стало страшно.

— Если ты не хочешь, я не пойду, — прошептала девушка, но губы плохо слушались.

Мать устало улыбнулась и провела рукой по голове дочери. Она-то понимала, что Света сказала эти слова не потому, что была готова остаться рядом, а потому, что знала: мама хотела услышать это.

Услышала и не поверила.

— Иди, — сказала она глухо, и собственный голос ей показался чужим.

Девушка зашла в дом, а мать осталась стоять на пороге с сумкой в руках. Она смотрела на разлитую возле ведра воду, на брошенную тряпку, и такая тоска была на душе, что впору завыть волком! Чтобы полы стали чистыми, их нужно просто помыть, а что делать с честью человека? Как сделать так, чтобы она вновь стала чистой? Было что или не было у Светы с этим Яшей — только рты теперь кумушкам не заткнуть. И даже если она потом удачно выйдет замуж, про нее всё равно будут говорить, что путалась с цыганом. А уж если ребенок родится, то в чертах лица будут искать цыганские корни. Что и говорить: деревня — она деревня и есть…

Дочка тронула мать за плечо. Та повернулась и отдала сумку. Девушка взяла ее и направилась к выходу, потом обернулась и посмотрела на мать, та тоже молча глядела на дочь. Света вздохнула:

— Спасибо за Яшу, — сказала она и вышла, так и оставив мать стоять на пороге.

А женщина еще долго смотрела вслед удаляющейся в сторону Павлёнок дочери.

А девушка шла через село, изредка здороваясь с односельчанами. Кто-то отвечал, кто-то отводил глаза в сторону, тем самым выказывая презрение. Свете было плевать на это — лишь бы опередить участкового и Матушкина. Она дошла до опушки леса, оглянулась на лежащее внизу село и, не увидев никого, прибавила шаг. Она бегом бы побежала, да сумка была тяжелой.