И сплетаются нити судьбы...

Матвей с обезображенным после пожара лицом в окружении соседей стоял перед тлеющими руинами собственного дома, потом посмотрел на притихших перемазанных сажей людей, и его взгляд зацепился за тоненькую фигурку Светланы. Глаза налились лютой злобой, а соседи всё перешептывались рядом:

— Как же это? Отчего загорелось?

— Да, поди, проводка старая…

— Прям, старая. Дом-то новый. Всего лет пять-семь стоит.

— Значит, сгнила.

— Сам ты сгнил. Э-эх, последние мозги пропил. С чего проводке сгнить-то?

— Да поджог это! — вдруг рявкнул Матвей, не сводя глаз со Светланы.

Соседи замолчали, кто-то охнул.

— А кто поджег-то?

— А это у ей спросить надобно, — глухо ответил Матушкин, кивнув на девушку.

Все головы разом повернулись к ней. Люди зашептались, и Свете этот шепот показался змеиным шипением. Она стояла под немилосердными взглядами односельчан и чувствовала себя нагой.

Полина Яковлевна, стоявшая рядом с дочерью, коршуном налетела на Матвея:

— О чем толкуешь, Матвей? Девочка-то тут при чем?

Мужик, услышав это, запрокинул голову и разразился диким хохотом, который перешел в кашель, едва не сваливший мужика с ног. Сельчане, навострив уши, ждали, пока Матвей прокашляется и объяснит, что к чему. Тот поднял злющие глазищи на девушку.

— Цыгане это! Больше некому! — рявкнул он. — А эта, — и его грязный палец ткнул в Свету, — спуталась с ними, прошмандовка! Девочка, тоже мне! Да к ей каждую ночь цыган в окно лазит. Сам видал. Мать спать, а этот — шасть к дочери в койку.

Полина Яковлевна бросилась на мужика с кулаками, но тот увернулся и плюнул в девушку. Плевок угодил Светлане в грудь. Та постояла пару секунд и, развернувшись, ушла, чувствуя на себе липкие взгляды сельчан. Она слышала, как мать кричит на соседа, но слов разобрать не могла, да и не хотела.

Дома она села на лавку и стала ждать возвращения матери. За окном вставало солнце. Ходики мерно отстукивали минуты. Девушка сидела, не двигаясь, лишь жилка на шее отчаянно пульсировала.

Вот и всё. Теперь односельчанам рот не заткнуть. Все будут только и судачить о Свете и цыганах. К сказанному сегодня приплетут, кто что придумает, и выйдет так, что Света указала дом Матвея Матушкина, да еще и дрова сама подкладывала. Эх, да плевать бы на все эти пересуды, кабы не мама! Вот ее по-настоящему жалко.

Тут, будто подслушав мысли девушки, стукнула входная дверь. Полина Яковлевна, растрепанная, с вымазанным сажей лицом вошла в комнату. Ее глаза остановились на дочери. Та медленно поднялась с лавки. Мать отвела глаза и долго шарила ими по комнате. Взгляд ее зацепился за веник. Она спокойно подошла к нему, взяла в руки, глянула на дочь и вдруг, замахнувшись, бросилась на нее. Света знала, что мать накажет поркой, и решила, что стойко вынесет наказание, но чувство самосохранения взяло верх над всеми остальными. Девушка бросилась от матери, прикрывая голову руками, но та не отступала.

— Вот тебе! Вот тебе! — приговаривала мать, охаживая дочь веником.

Девушка металась по комнате, и вдруг услышала за собой скрип пружин кровати — будто на нее кинули что-то тяжелое — и сдавленные рыдания матери. Света обернулась и увидела мать, лежащую ничком на постели. Плечи ее содрогались от рыданий, она что-то причитала, но слов дочь разобрать не могла. Девушке стало безумно жаль мать, которая жизнь положила за нее, и она заревела, опускаясь рядом с ней на колени:

— Мамочка, мамочка, любимая… — шептала она сквозь слезы, но дотронуться до нее не решалась.

— Дрянь, какая же ты дрянь, — наконец разобрала девушка, — всю жизнь тебе отдала, а ты вот как отблагодарила.

Света заревела еще сильней, услышав эти обжигающие душу слова, посидела немного у кровати и выскочила из дома, только дверь за ней стукнула.

Она неслась, не разбирая дороги, к реке. Нет, топиться она не собиралась. Просто выплакаться хотелось вволю. От реки поднимался сизый туман. Он лучше всех спрячет ее от злых глаз сельчан. И ведь самое обидное, что мать ни за что не поверит, что с Яшей они лишь целовались. Полина Яковлевна даже не спросила, правду, нет ли, сказал Матвей. Сразу за веник взялась. Свете было жаль мать, а себя жальче всех. Она плакала, сидя под ветками ивы, и никак не могла успокоиться. Как теперь смотреть в глаза маме, если та ее гулящей считает? Да, больше всего обидно то, что Света ни в чем не виновата. Не спала она с Яшей, была чиста, как и прежде, да только этому никто теперь не поверит?!

Село лихорадило. Говорили о пожаре, о цыганах, о Свете. Все в ее сторону смотрели косо. И не успел опуститься вечер на землю, как вспыхнул новый пожар. На этот раз горел еще недостроенный дом участкового. Ни о какой проводке или газе разговоров уже не было.

Всем было ясно, как Божий день, что это дело рук цыган. И ведь они не стали поджигать ту сараюшку, в которой сейчас жил милиционер с молодой женой. Нет, сгорел сруб, на который оставалось лишь крышу поставить и всё — дом готов.