И сплетаются нити судьбы...

Еще я должен тебе кое в чем сознаться. Ты была права, разлука слишком тяжело мне дается. Я переживаю за тебя. Нет, не в том смысле, что ты можешь полюбить другого, а что ты осталась без моей защиты. Да и мать с сестрой тоже одни без мужика остались… В общем, я подумал и решил скостить себе полгода, а получится — так и год. Знаю, что нужно сознаться, а боюсь, до ужаса. Как представлю, что ты станешь говорить в мой адрес, узнав ЭТО, аж мурашки по коже! Я напросился в Чечню…. Ты в обморок не упала? Еще не залила кипятком мое письмо? Сковородкой на него не замахнулась?—Дима не удержался и улыбнулся, глянул на Ромалу, та сквозь слезы улыбалась.—Нет, нет, здесь тихо. Спокойно. А вообще в горах очень красиво! Видела бы ты ущелье, где мы сидим!!! Дух захватывает! Мне и нужно здесь продержаться всего полгода. А там… Домой, к тебе, моя ненаглядная! Эх, прижать бы тебя к себе, да покрепче, чтоб не вздохнуть, не охнуть! Поцеловать, чтоб голова кругом не пошла—побежала!

А еще хочу поделиться с тобой своей болью. Получил письмо от Рагозина. Он написал, что Лешка Ветров, пацан из нашей группы, погиб. Дома разбился на мотоцикле. Пьяный был. Говорят, у него невеста была, на осень свадьбу планировали… А мне всё не верится, что он умер. Утром встал—птицы щебечут, родник бьет всё так же из-под земли, небо синее над головой… Только Лешки нет больше. А мир всё такой же. Я себе пытался представить его невесту. Савка написал, что она красивая, не старше тебя. И на похоронах всё время плакала и плакала, тихо так, спокойно, без истерики…

Не знаю. Говорят, нельзя вообще думать о плохом, тем более не говорить об этом и уж тем паче не примерять на себя чужое горе—добра не будет. Только вот, если вдруг—а это “вдруг” не случится никогда!—то я хотел бы, чтобы ты не убивалась по мне и не ставила крест на своей жизни. Я хотел бы, чтобы ты была счастливой, не важно—со мной или без меня.—Дима вздохнул и снова бросил взгляд на Ромалу, та глядела всё так же в окно.—Ты не думай, родная моя Малышка, я берегу себя. Ведь я знаю, что ты меня ждешь и любишь. Ведь ты же любишь меня? Ладно, буду прощаться. Оказывается, “до свидания” намекает на близкую встречу. Но с тобой мы свидимся еще не скоро, так что скажу “прощай”. Ты же меня прощаешь? Еще не знаю, за что, но прощаешь? Целую тебя, обнимаю крепко-крепко. Прощай, моя несравненная! Любящий тебя Саша».

Дима посмотрел еще раз на строки, свернул листок и положил в конверт. На Ромалу ему смотреть было страшно. Она тихо сидела и лишь слезы скользили и скользили по впавшим, серым щекам, и она их не утирала. А в глазах жила тоска Вселенной.

— Он никогда не писал «прощай». Только «до свиданья» или «увидимся», — прошептала она, не глядя на парня.