И сплетаются нити судьбы...

Он въехал на родной дворик и сразу бросил взгляд на окна квартиры. Он не был в этом дворе уже лет девять, с того самого дня, как родители переехали. Конечно, всё изменилось. Взамен накренившегося на одну сторону грибка посреди площадки красовался детский городок с качелями, каталками, горками. На нем гроздьями висели дети, и Дима позавидовал их беспечности. А окна знакомой квартиры были сплошь пластиковыми. Ну, еще бы, столько лет прошло. В одном из окон, несмотря на день, горел свет. Милославский аккуратно припарковался и, зацепив пакеты, отправился наверх.

Дверь тоже была другой, и даже звонок издавал иные трели. Дима стоял под дверью, а сердце отчаянно колотилось в груди. Ключ заворочался в замке.

— Что-то быстро вы, козявки! Нагулялись? — с этими словами створка распахнулась, и на Дмитрия уставился Михаил. В его взгляде, едва он узнал старого друга, отобразилось сразу столько чувств, что гость никак не мог понять, чего же было больше: недоумения, удивления или неловкости?

Милославский окинул его взглядом и улыбнулся. Не вымучил улыбку, а улыбнулся. Открыто и легко. Мишка растерялся.

— Димыч? — меж тем глухо произнес хозяин квартиры.

— Я, Мишич, — ответил Дмитрий, как когда-то. — Позволишь войти?

Михаил на секунду замешкался, а потом шагнул в квартиру, освобождая проход. Бывший друг зашел и огляделся. В квартире, видать, был сделан грандиозный ремонт. Ничего из обстановки и даже планировки не напоминало о том доме, в котором он столько времени пропадал в детстве.

Дима поставил пакеты и вновь посмотрел на друга. Тот как-то скованно и неловко чувствовал себя, видимо, не зная, как себя вести при таком госте. У самого Милославского тоже свербело на душе, даже не от обиды или боли, а просто от того ощущения времени, которое успело убежать и утечь с той самой поры. И еще, в этом Дима должен был признаться хотя бы себе самому — он ужасно был рад встрече.

— Ну, здорово, что ли, — сказал он и протянул руку Мишке.

Тот уставился на нее, будто на ней Дмитрий преподносил ему весь мир и даже больше. Он как-то странно повел плечами, словно собирался их расправить, а потом медленно пожал широченную Димину ладонь обеими руками. И всё! Ему даже послышался треск льда, столько лет сковывавшего речку дружбы. В глаза будто солнечного света сыпанули, он даже зажмурился на мгновенье, так больно было смотреть, впрочем, дышать стало нелегче. Губы растянулись в улыбке, и какая-то ноша — огромная, чудовищная тяжесть — свалилась с плеч и спины.

Дима видел все эти перемены в лице и поведении друга и понимал, что Мишка ничего не забыл и не простил самому себе. Да, он женат на любимой женщине, и у них есть ребенок. Но, приобретя всё это, он потерял близкого человека. Не просто потерял. Он его предал. Предал ничтожно, ударив исподтишка в самое слабое и больное место. Не важно, что прошло столько лет, не важно, что большинство людей, знающих эту историю, уже обо всем позабыли. Он, Мишка, ничего не забыл. И не простил себе. А что ему все? Он поднял на Диму счастливые глаза и видел, что тот тоже рад встрече.

— Димыч, — кое-как проговорил Михаил, тряся руку друга.

— Мишка! — воскликнул Милославский, и впервые за столько лет друзья обнялись так, что кости хрустнули.

Как же правильно он поступил, что приехал к нему, к ним! Михаила словно подменили, он начал что-то говорить, радоваться и хохотать. Дмитрий разулся и пошел следом за другом на кухню.

— А где твои-то? — спросил он, вытаскивая из пакета коньяк и конфеты.

— Анюта с девочками в парк пошла, а то всё обещали, обещали, да некогда было, — ответил Мишка, нырнув в холодильник за колбасой.

— Девочками? — удивился гость.

— Дочками, — сказал Миша.

— Да понятно, что не сыночками! — усмехнулся Милославский, подумав о том, что подарок-то он купил один. — Сколько их у тебя?

— Девок в доме — тьма тьмущая! Не квартира, а бабье царство! Даже кошка с собакой — девки. Дочери две: Ева и Елизавета. Погодки.

— Ого! А лет сколько?

— Еве семь в декабре исполнилось. Она у нас в первый класс ходит. А Лизоньке вот через две недели шесть будет. Тоже просится в школу, да мы не будем отдавать. Пусть еще подрастет.

— А кто у вас им имена давал, что обе на «Е»? — усмехнулся друг, распечатывая бутылку с коньяком.

— Да как-то само вышло, — пожал плечами Мишка, словно только впервые подумал об этом, — у Евы полное имя Евгения, да Анютке оно не нравится.

— А что ж по-другому не назвали? — удивился Милославский.

Михали посмотрел на него и поставил две рюмки на стол.

— Да потому что не мы его ей давали. С каким из дома малютки взяли, с таким и живет. Сразу не стали переделывать, а теперь-то чего? — ответил он.

Дима уставился на него во все глаза.

— Из дома малюток? — переспросил он упавшим голосом.

Мишка повел плечами и махнул рукой.

— Долгая история, — пробормотал он.

— Да я вроде бы как никуда не тороплюсь, — ответил в тон ему приятель.

Они подняли рюмки, встретившись глазами, заулыбались и, звонко чокнувшись, опрокинули в себя содержимое одинаковым движением и стали есть. Дима налил по второй.