И сплетаются нити судьбы...

— Только я немного, благо здесь рукой подать до студии, где моя работает, — он так и сказал «моя». Мишка вскинул на него глаза, а Дима опять улыбнулся. Черт, как же хорошо, что он вот так приехал! — Так что давай, рассказывай!

— А что рассказывать? После аварии Анютка почти год пролежала в больнице. Я только через три месяца смог сам к ней приехать, а работать вообще лишь спустя полгода вышел. Спасибо родителям, не оставили нас. Да и гости, что приехали на свадьбу, помогли деньгами, а то совсем труба была бы! Знаешь, сколько лекарства стоили?

Дима отрицательно покачал головой, не поднимая головы от тарелки, а сам подумал: «Ну, еще бы!». Поэтому не заметил, с каким видом друг спрашивал об этом. Мишка же поставил про себя галочку и продолжил:

— А после всех операций ей запретили рожать. Травмы-то были, жуть! Как вспомню, так вздрогну!  — произнес он, подняв рюмку.

Дима последовал его примеру.

— За то, чтоб этого больше никогда не было в нашей жизни, — провозгласил он, Михаил согласно кивнул, рюмки жалобно звякнули.

— Из института ей пришлось уйти. Ну, как с таким здоровьем она могла пойти на завод работать? Поступила в пединститут на факультет психологии. Сейчас работает в детском приюте. А тогда попала в дом малютки. И увидела Еву. Ей всего два месяца было. Родная мать девочку чуть голодом не заморила. Она даже не плакала, потому что сил не было. Аня загорелась ее взять. Я сначала отговаривал — даже не верится! — а потом согласился. Думаю, чего действительно тянуть до сорока лет, один черт, придется усыновлять. А когда документы на девочку были готовы, выяснилось, что Аня беременна. Она так обрадовалась! Ведь врачи говорили, что даже зачать не сможет. Прошла обследование и на свой страх и риск решила родить. Только от Евы мы всё равно отказываться не стали. Забрали домой, а потом Аня Лизоньку родила. Вот такие дела!

— Ну, вы, блин, даете! — возмутился Дима. — А зачем вы девчонке-то рассказали обо всем?

— О чем? — не понял Михаил.

— Ну, что вы ее из детского дома взяли?

— Так она не знает! Да у нас почти никто не знает об этом. В городе — так всего трое: мы с Аней, да ты вот теперь еще, — ответил просто хозяин квартиры и посмотрел на друга.

Тот как-то судорожно сглотнул и опять поднял рюмку.

— За твоих девчонок тогда!

Но выпить они не успели. В прихожей раздались веселые детские голоса, звонкий лай собаки и высокий Анин голос.

— Ева, не пускай ее, дочь. Сейчас я разуюсь.

— Мам, ну можно?.. — заныл тоненький голосок.

— Я же сказала, что нет!

— Ну, мам! — теперь уже вопрошали хором.

— Девочки, мы с вами сразу условились, так было дело?

Тишина, лишь сопение и шелест курток.

— Не слышу-у! — протянула Аня. — Так было или не так?

— Так, — сознался кто-то из девочек.

— Ну, ма-а-а-ам! — всё тот же тоненький голос.

— Не мамкайте! Всё, давай ее сюда, дочь. Миш, ты дома?

— Иду-у! — прокричал Михаил, выскакивая в коридор. — А-а! Кто это пришел? Что это за козявки такие? Аня, тебе не кажется, что нам подменили детей? Мои девчонки другие были, а эти какие-то не такие! Странные! Вы чьи будете, девочки?

— Пап, ну ты что, не узнаешь нас? — тоненький голосок.

— Я папа? Ого! И когда же я успел стать папой?

— Давно! Много лет назад! — уже другой голосок, более звонкий.

— Ага! Значит, с моими девочками я могу делать, что хочу, так я вас сейчас защекочу!

— А-а-а-а-а-а-а! — запищали девчонки и бросились от отца.

В комнате что-то упало, раздался обиженный вопль кошки, опять что-то загремело. В ванной шумела вода, оттуда раздавалось недовольное ворчание собаки, но вот цокнули ногти по ламинату, и, загребая лапами, собака рванула в комнату, поучаствовать в общей куче-мале.

Аня, казалось, относилась абсолютно спокойно к происходящему. Только когда в очередной раз там что-то упало под вопли девочек, она крикнула:

— Если кокнете мою любимую вазу, я кокну вас!

Дима слышал весь разговор. Ему очень хотелось выйти к этой дружной семье, поучаствовать в веселье, но волнение вдруг захлестнуло его с головой, он поднялся и смотрел на дверной проем кухни. И тут на пороге появилась хранительница этого очага. Она сразу узнала Дмитрия… И не то испугалась, не то до такой степени не ожидала его увидеть на собственной кухне, что растерялась. Уставилась на него своими голубыми глазищами и от удивления даже приоткрыла рот.

— Привет, — сказал он.

— П-привет, — ответила она.

Глава 42.

Конечно, за эти годы Аня изменилась. От былой девчонки-ветреницы не осталось и следа. Стройная, красивая. Ее даже не портил шрам вдоль левой щеки, ближе к уху. Она и стрижку сделала такую, чтоб спрятать его за косо постриженной челкой. В глазах нет уже того задора и озорства, что так привлекали в ней Дмитрия. Девушка окинула взглядом кухню, заметила и бутылку, и тарелки, и банку с огурцами, и две рюмки, наполненные, но не выпитые.