— Есть старый обычай, который я хотел бы соблюсти: я могу отпустить на свободу к празднику Пасхи одного осужденного на смерть. Вам, народ иерусалимский, только вам принадлежит право выбрать преступника, который будет прощен. Я готов подарить свободу одному узнику. Хотите, я отпущу царя иудейского?
Толпа людей задвигалась, заволновалась: на одних наседают первосвященники, жаждущие смерти Иисуса; другим угрожают вожаки зелотов, стремящиеся освободить Варавву. И все кричат в один голос:
— Нет, отпусти Варавву!
Понтий Пилат стонет (как застонал бы Эдип, не будучи в силах освободить город) и говорит сокрушенно:
— Что же мне делать с тем, кого вы называете царем иудейским?
— Распни его! — кричит толпа.
— Но какое зло он причинил? — говорит Пилат, зная, что никто из стоящих перед ним не откроет рта в защиту Иисуса.
— Распни Назарянина! — кричат одни.
— Отпусти Варавву! — кричат другие.
Трагедия близится к своему несчастливому концу. Голос Понтия Пилата (уже смирившегося с жестокой необходимостью под явным натиском Зевса) прошелестел над бурлящим морем голов:
— Я не нахожу в деяниях Иисуса из Назарета никакой вины. Я не хочу марать свою совесть его смертью.
И приказывает префекту преторианской стражи принести амфору, умывальный таз и полотенце, чтобы разыграть перед толпой сцену ритуала, нет, не римского, а иудейского, и притом очень древнего (священники — сыны Левия и старейшины города умывали руки над зарезанной телкой, чтобы Яхве не винил народ Израиля в пролитии невинной крови). Префект сам приносит амфору, таз и полотенце и медленно льет воду на руки прокуратора. Понтий Пилат говорит первосвященникам синедриона:
— Я не виновен в крови этого праведника. А там смотрите сами!
Хор левитов и старейшин, руководимый Анной и Каиафой, обтекает двумя ровными струями курульное кресло Пилата, окружая его, и причитает гнусавыми голосами:
— Не страдай по крови, которая прольется, и не скорби напрасно, о могущественный прокуратор Понтий Пилат! Ибо только мы будем в ответе за эту смерть. Праведник не должен быть казнен, это так, но бунтари, превозносящие себя и хулящие небо, должны быть наказаны. Тот, кто святотатствует, выдавая себя перед народом за Сына Божьего, должен умереть. Тот, кто, не страшась суда праведного, почитает себя за царя иудейского, должен умереть, и никто не станет его оплакивать. Не терзай свое щедрое сердце укорами и сомнениями, о великодушнейший Понтий Пилат! Ибо смерть галилеянина-богохульника не заденет и тенью твою чистую совесть. Мы, законные представители Израиля, возглашаем смерть Назарянина подвигом, который кроет нас славой. Да будет кровь Иисуса из Назарета на нас и на наших детях!
Драма в претории завершилась. Понтий Пилат встает на своем помосте и скрещивает руки на груди, словно в ожидании восторженных возгласов и рукоплесканий.
Один из свидетелей этой страшной истории рассказал обо всем Никодиму бен Гуриону. Мудрый друг Иисуса со вниманием выслушал рассказ, а потом заперся в комнате наедине со своими книгами и стал сам с собой рассуждать:
— Если какому-нибудь ученому писцу в далеком будущем придет на ум отобразить в своих писаниях суд над скромным плотником из Галилеи, объявившим себя Сыном Божьим, такой описатель этих в общем обычных событий, если он и найдется, скажет, что римский прокуратор Понтий Пилат сделал все, что было в его силах, чтобы спасти пленника от смерти, которой громогласно добивались люди из Иерусалима. Великий комедиант Понтий Пилат, мол, хотел спасти, да не смог, но ведь римский магистрат среди других своих прав имеет и право отпускать на свободу узника, если сам считает его невиновным, а римлянин этого не сделал. Великий гистрион[40] Понтий Пилат, мол, хотел спасти, да не смог, но ведь он презрел, пожав плечами, и мольбу своей супруги Клавдии Прокулы, которую так любит и которой обязан своей высокой должностью, хотя она просила помиловать Назарянина. Великий лицедей Понтий Пилат, мол, хотел спасти, но отдал пленника палачам, чтобы его привязали к столбу, полосовали плетями, плевали в лицо, надели терновый венец и выставили на посмешище перед толпой, как истерзанного до крови бродягу. Великий лжец Понтий Пилат, мол, хотел спасти, но повелел своим легионерам вести его на Голгофу, пиная и взвалив на израненные плечи бревно, к которому его должны прибить. Великий злоумышленник Понтий Пилат хотел спасти его, но приказал в конце концов распять, что считается самой жестокой и самой позорной среди всех казней, придуманных человеком. Все это сделал милосердный римский прокуратор Понтий Пилат своими очень чисто вымытыми руками.
По велению римского прокуратора Понтия Пилата Иисус Назарянин и Иисус Варавва заточаются в одно и то же подземелье под башней Антонии, во тьме которого закованный в цепи Иисус Варавва пребывает в одиночестве уже не первую неделю.