И стал тот камень Христом

С первыми лучами солнца отправились иудейские священнослужители — с Анной и Каиафой во главе процессии — в преторию к Понтию Пилату, чтобы вымолить у него крайне необходимое одобрение их приговора и, более того, просить, чтобы он отдал своим солдатам приказ распять преступника. Понтий Пилат был человек образованный, самоуверенный и циничный, который не слишком верил даже в своих римских богов (у какого-то греческого философа он вычитал, что счастье состоит в равнодушии). Для него ровным счетом ничего не значили грозные обвинения первосвященников и старейшин, которые вопили, выкатив глаза и потрясая бородами: «Иисус Назарянин — богохульник! Иисус Назарянин не почитает служителей Яхве! Согласно букве Второзакония, Иисус Назарянин должен умереть!» Анна и Каиафа поняли умонастроение прокуратора и пошли на приступ, вооружившись не религиозными догмами, которые отнюдь не задевали его за живое, а клеветой на Иисуса, обвинив его в неслыханно тяжких политических преступлениях:

— Он старался совратить народ, подстрекал людей к восстанию против Римской империи.

— Он обращался к народу с призывами не платить Риму установленную подать.

— Он величал себя царем иудейским против нашей воли, ибо у нас, у иудеев, нет иного царя, кроме цезаря Тиберия.

А поскольку Пилат оглядывал Иисуса с недоверчивым любопытством, про себя, наверное, думая, что едва ли этот пророк, с виду такой неказистый, способен совершить все эти преступления, которые приписывали ему доносчики, Анна позволил себе добавить еще несколько слов, таивших угрозу:

— Не скроем от тебя, что просьба наша — для нас вопрос жизни или смерти. Мы намерены донести нашу жалобу до стоящего над тобой Вителия, римского легата Сирии, и даже до самого императора Тиберия, если в том будет необходимость. Им обоим мы расскажем, что происходит в Иерусалиме, если в том случится нужда. Мы сообщим, что смутьян из Назарета по имени Иисус затевает недоброе против Рима, а римский прокуратор Иудеи не может решиться его казнить.

Понтий Пилат, римский прокуратор Иудеи, не питал и не питает симпатий к народу, который отдан ему под начало Тиберием. Пилату одинаково противны и саддукеи и фарисеи, ессеи и зелоты, ученики Гиллеля и потомки Ирода Великого, знать священническая и знать мирская, выходцы из Галилеи и из Переи, чванные сыны Сиона и прижитые от нечистых дети Самарии. Ему одинаково ненавистны все области и все секты Палестины. Понтий Пилат, римский всадник, сын начальника легиона, в свое время удостоенного наград в войнах Агриппы против кантабров; муж, имеющий супругу из благородного семейства; человек, заполучивший свой высокий пост не благодаря собственным заслугам, а благодаря отличиям своего отца и родовитости своей жены, — этот Понтий Пилат, рожденный на берегах бурого Тибра, исполнен явного презрения к еврейскому народу, который, по его мнению, скареден и лжив, не видит разницы между человеком злонамеренным и добропорядочным, честным и подлым, богатым и нищим.

Враждебность, которую Понтий Пилат испытывает к евреям (в полной мере отвечающую ненависти, какую они питают к нему), в прошлом уже привела к трем столкновениям между ними, и не все из них завершились в пользу римского магистрата. Первое произошло, когда Пилат пожелал, чтобы его легионеры водрузили на улицах Иерусалима стяги с изображением Цезаря; второе случилось, когда Пилат попробовал установить в иродианском дворце двадцать золотых щитов во славу Императора. В обоих случаях иудейские сановники проявили все свое упрямство и всю способность к интригам и уловкам, чтобы воспрепятствовать осуществлению сих кощунственных замыслов. Оскорбленные получили поддержку со стороны Вителия, легата Сирии, — который всегда косо посматривал на Пилата, — добрались в поисках справедливости даже до Рима и пали на колена перед троном Тиберия. Пилату пришлось убрать стяги и переправить щиты со славословием в Тивериаду. Третью тяжбу, напротив, выиграл Пилат. Это было, когда высокие иудеи воспротивились выдаче части святых сокровищ храма на строительство акведука, в котором Иерусалим весьма нуждался. Тут Пилат не дал им времени опомниться: он внедрил своих легионеров, одетых под евреев, в толпы бунтовщиков, дико вопивших и грозно потрясавших кулаками. И в одну прекрасную минуту все вопли и кулаки были подчистую сметены ураганом дубин — много народу полегло на месте, а римский прокуратор построил акведук. Выигранная схватка за акведук не столь порадовала Понтия Пилата как политический триумф, сколь еще более распалила его страсть к театру (комедии и драмы доставляли ему такое же наслаждение, как пост прокуратора Иудеи, как награды отца и любовь Клавдии Прокулы). Пилат сам отбирал для своих легионеров одежды и накладные бороды, которые скрыли их юные лица, и лиловые капюшоны вместо шлемов, и белые ленты, обвязывающие им лоб и голову; Пилат сам учил их ходить вразвалку, чтоб никто не заподозрил в них римлян; Пилат сам научил их замаскировать смертоносные дубины под пастушьи посохи.