И стал тот камень Христом

Иисус должен вот-вот умереть в муках от рук иудеев или римлян, и та же самая ужасная смерть постигнет всех его учеников, — так они думают и страшатся собственных дум. Но. собравшись снова вместе, они вспоминают не смерть, которая их пугает, а иудино предательство, смысл которого не могут постичь. Каждый из них пытается что-то понять и объяснить, но убедить остальных не удается никому.

— То была алчность, — говорит Матфей.

Алчность — это змея, которая клубком свивается в сердцах людей и высасывает соки любви и нежности. Когда Матфей был мытарем, он видел, как бледнеют лица богатых, когда наступает час платить подати, видел, как они корчатся не хуже рожениц, когда расстаются со своими драхмами. Этот Иуда, бывший их казначеем, не раз удивлял Матфея тем, как ласково он гладил монеты, подобно сластолюбцам, руки которых поглаживают тело голой женщины. Первосвященники предложили ему тридцать серебряных сиклей за выдачу Сына человеческого, и Иуда, ослепший и оглохший от жадности, уже не мог оценить всю меру своей подлости, ему лишь виделись толстые круглые монеты и слышался звон металла — Матфей не сомневался. Алчность — это ворон, который может растерзать самую благородную душу; капкан, который подстерегает нас в жизни; поток, который несет нас к смерти.

— То было властолюбие, — говорит Иаков-старший.

Властолюбие — это мрак, обволакивающий людей и сбивающий с пути; грязь, мутящая светлую воду дружбы; скверна, отравляющая чистоту души. Иаков-старший думает, что Иуда шел с ними не из-за любви к Иисусу, а дабы заполучить часть царства, обещанного Иисусом. Когда в Галилее толпы пели победные гимны, славя приход Учителя, и завороженно слушали его притчи, Иуда Искариот считал, что уже завоевано это царство, подобное тем земным царствам, которые он так вожделел. Он уже видел Иисуса сидящим на золотом троне, с усыпанной рубинами короной на голове и с серебряным скипетром в руках. Он видел апостолов вокруг него, правящих суд и вкушающих власть над покорными им народами. Но когда люди стали отходить от них, ибо Иисус уже представлялся не Сыном Давида, а потомком Иова, Иуда тоже утратил веру в Учителя, затаил злобу на его милосердие, от которого нет никакого проку, и решил предать его, чтобы отомстить за крушение родившейся надежды на собственное возвеличение.

— То была ярость, — говорит Симон Зелот.

Ярость — это волк, вспарывающий клыками спокойствие людей; ураган, швыряющий их в кровавую бездну. Симон Зелот не раз слышал, как Иуда говорил во сне громким голосом о мечах, ножах, копьях и пиках. Душа Иуды возмущалась и горела нетерпением добыть свободу Израилю, стремилась заполучить ее сегодня же, не дожидаясь завтрашнего дня. Но не ему было дано затеять это сражение, а Сыну Божьему, ибо Отец небесный наградил Сына даром творить чудеса, и не виделось Иуде чуда более славного, чем изничтожить врагов народа нашего, как это сделали Моисей, Давид, Самсон и Илия. Гнев уязвил сердце Иуды, и он донес на Учителя, отдал в руки палачей, дабы заставить его своей силой чудодейственной разбить в щепы перекладину, на которой его должны распять, и сделать это так, чтобы началась война и закончилась победой и жесточайшей местью.

— То была трусость, — говорит Петр.

Трусость — это смердящее болото, которое засасывает в гнилую трясину достоинство человека. Иисус четырежды возвестил о том, что будет иссечен бичами и прикончен своими врагами, и боязнь пыток овладела его учениками, и страх смерти преследовал их по ночам, как привидение, которое сотрясает засовы старого замка, крича: тебе тоже исполосуют спину плетями, тебе раздробят твои кости, ты захлебнешься в верблюжьем дерьме, все вы умрете, оросив слезами дорожную пыль. Сам Петр, который сейчас говорит, сам Петр, который вчера вечером собрался с духом и ранил мечом одного из людей, схвативших Иисуса, и который шел за пленным Иисусом до самого дворца Каиафы, сам Петр оробел и с перепугу трижды сказал, что знать не знает Учителя. Петр уверен, что отречение — это не такая подлость, как предательство, и уверен, что когда-нибудь громко и открыто скажет правду, которую не был в силах сказать той ночью. Иуда же Искариот предал Иисуса, потому что его трусость гнездилась в душе, которая не смогла ее одолеть, а его дрожащие руки не встретили ветвь смоковницы, за которую можно было бы уцепиться.

— Так было написано, — говорит Фома.