И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ

 Все произошло как в одной лукоморской народной сказке: входящие постояльцы наступили на нижнюю ступеньку крыльца, и она провалилась, изъеденная изнутри в труху жучками. Пошли в дровяник искать доску на замену — не нашли, зато сквозь дыру в крыше увидели небо и тучки. Полезли латать — развалилась под ногами лестница. Стали сколачивать лестницу — треснуло топорище (молотка в хозяйстве убыр отыскать не удалось даже с ее помощью). Стали искать подходящее полено, чтобы вытесать новое — обвалилась поленница, сложенная по–вамаяссьски [113] вдоль забора. Поленица обвалилась — стал виден подгнивший столб и дыра в ограде. Разобрали остатки поленницы, осмотрели всё, и нашли еще пять таких же кривых столбов, готовых подать в отставку в любой момент…

 Умруны, бесстрастно обозрев весь затяжной разор в хронической форме, переглянулись, кивнули, и, не произнося более ни слова, разобрали инструменты, распределили обязанности, и сосредоточено принялись за работу.

 Дед Зимарь порывался было присоединиться, но Иван при поддержке Агафона и — что самое главное — самой хозяйки, ставшей вмиг ровно в пятнадцать раз заботливей и внимательней — оторвали его от пилы и усадили за стол.

 Дозволив гостям дожевать последнюю, тщетно пытавшуюся укрыться от печальной в своей предсказуемости судьбы за краем блюда, шаньгу и оценить всю прелесть и крепость домашней кумышки, убыр тоном, не терпящим пререканий, заставила Иванушку поведать без пропусков обстоятельства утреннего сражения на затерянной тропе.

 - …и ты сделал ЧЁ?!.. — восхищенно–недоверчиво прищурила она глаза и склонила на бок голову, словно рассматривая своего гостя в первый раз.

 - Перерубил дерево, которое держало его арку, — послушно повторил Иван. — Больше я ничего не мог придумать… Я понимаю, это был не слишком героический поступок…

 - Это был единственно возможный поступок, если ты хотел остаться в живых, — фыркнула убыр. — Если бы он был чуток поумнее, он сразу бы забрался по арке на твое дерево и сбросил на тебя сеть, как на твоего солдатика, и одним царским сыном на Белом Свете стало бы меньше. Хоть у него и мозгов с гулькин клюв, а до этого он всё одно рано ли поздно ли додумался, будь спокоен.

 - Бросьте, мадам. Пауки не умеют думать, — специалист по волшебным наукам разлепил склеивающиеся от сытости и усталости глаза, вальяжно изрек сей научный факт, и снова прикрыл более чем слегка осоловевшие очи. — Это суеверия отсталых народностей… Персонификация очеловечивания, так сказать… Идеализация анимализма… Метафора мышления… то есть, эпифора… Или метаморфоза?..

 - Во–первых, — строго ожгла его взглядом Макмыр, и чародей почувствовал укол словно шилом и подскочил на скамье — глаза широко раскрыты, язык прикушен, — в моем доме срамно не выражаться. Два раза говорить не стану, запомни с одного. А во–вторых, если не веришь — погуляй еще по нашим лесам хоть день. А когда вернешься — если вернешься — вот тогда и расскажешь мне, кто из вас умеет думать, а кто — так. Так что, царский сын, ты еще легко отделался. Я баньку протоплю, и мы твою руку поправим. Помнем, пошепчем, компрессик сделаем на ночь, отварчик попьешь — утром как новый будешь.

 Дед Зимарь при этих словах натужно закашлялся, закатив глаза, захлюпал, затрубил носом, словно стадо слонов, и задышал полной грудью со свистом и хрипом, как дырявая гармошка.

 - Ладно, уж. И тебя, старик, заодно полечу, — правильно поняла намек и холодно взглянула на него убыр, но дед довольно прикрыл хитрые глаза: за февральским холодом он угадал мартовскую оттепель, апрельское таяние и майское цветение.

 - Спасибо… До смертушки не забуду доброту твою да заботу, барышня… — просипел он и зашелся в кашле.

 - Раньше времени не благодарят, — сухо ответила Макмыр, не глядя на пациента, и стала подниматься из–за стола. — Сейчас посуду уберу, да за баньку примусь.

 - А куда ее убирать надо, бабушка убыр? Мы вам поможем, — вызвался лукоморец.

 - Да–да, — закашлялся старик, — эт мы мигом, моргнуть не успеешь, барышня, как твоя посудина по кухне летать будет да блестеть!

 - А на двор ее убирать надоть, там стол есть, — кивнула в сторону расположения вышеупомянутого стола убыр. — А рядом с ним чан с водой, лыка пук и туес с золой. Да только ты, герой с одной рукой, сидел бы уж. И ты, чихотошный, не суетись. У вас, вон, и здоровых с двумя руками хватает, которые помочь хочут.

 Последняя фраза подразумевала явно не Иванушку и не деда Зимаря.

 Само подозрение в том, что он когда–либо хотел помочь кому–либо мыть холодной водой в октябре на улице посуду при помощи золы и пучка лыка было настолько смехотворным, что Агафон чуть не прыснул, сочтя его если не за издевку, то за шутку. Но сдавать назад было поздно, и он рассеянно повел плечами, будто мыть посуду ему приходилось на протяжении всей его жизни по пять раз в день, и ни о чем более увлекательном и приятном он и помыслить не мог:

 - Это я–то? Посуду? Да легче легкого!

 Он вылез боком из–за стола, подошел к открытому окну и окликнул одного из умрунов, деловито обтесывающего новый столб:

 - Эй, ты, как тебя!..