И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ

 - Знаю, знаю, — отмахнулся Агафон и задумался. — В рукописи, по–моему, об этом не упоминалось, но, наверное, само собой разумеется, что и он — так же? Чем ему ее еще вырабатывать? Не руками же?.. Но я вам не про это битый час уже талдычу. Я прошу, нет, настаиваю, чтобы мы немедленно вытащили это чудище оттуда и взяли с собой!..

 - Нам только этого паука еще не хватало, — устало ухмыльнулся лукоморец, и, к своему удивлению, получил горячую поддержку от волшебника:

 - Вот–вот! Хоть один понимающий человек нашелся! Я им это уже три часа внушаю, что нам не хватает именно его, а они — хоть бы что!..

 В конце концов, разошедшегося не на шутку и позабывшего о своих печалях и страдания Агафона удалось убедить, что огромную, местами лопнувшую, местами насаженную на обломки деревьев тушу паука сейчас никуда не надо везти, а следует оставить там, где она лежит, и предоставить заботам муравьев, личинок и прочей насекомости. А на следующий год, если уж так ему захочется, можно будет приехать сюда и забрать то, что от нее останется — то есть, шкурку. И хлопот меньше, и везти легче.

 Подумав, поморщившись и посомневавшись вволю, чародей неохотно согласился, и кавалькада снова продолжила путь.

 

 

 

 Деревня возникла из леса без предупреждения: дорога петляла и путалась между незнакомых путникам деревьев странной наружности и свойств, огибая кусты, пни и муравейники, и вдруг вместо очередной заросли из поросли взгляд Иванушки уперся в забор — крепко сбитый из струганных досок высотой в полтора человеческих роста, серый от времени и непогоды, обросший местами паутиной (к счастью, обычной) и занозами.

 Ознакомив пришельцев с изнанкой сельского быта, пронырливая дорога ловко огибала угол крестьянской усадьбы и устремлялась вперед, превращаясь из скрытной и уклончивой лесной странницы в прямую гордость деревни — главную улицу, неровную, широкую и пыльную, как любая ее сестрица в Лукоморье.

 При воспоминании о доме у Иванушки перехватило дыхание, и наружу вырвался не приличествующий странствующему воину грустный вздох.

 Агафон и дед Зимарь, покинувший по случаю посещения незнакомой деревни свои носилки и поддерживаемый теперь заботливо умрунами под локотки, с любопытством вертели головами по сторонам, разглядывая одинаково высокие и глухие заборы, подпертые поленьями ворота и двери, аккуратные палисаднички перед домами и наличники с резным орнаментом из трав и цветов.

 Путники неспешно продвигались вперед, и кажущаяся, на первый взгляд, простой задача — попроситься на постой — с каждым следующим оставшимся за спиной домом начинала казаться невыполнимой: все люди, словно сговорившись, куда–то подевались, оставив вместо себя закрытые окна и двери да собачий лай.

 Так они пересекли всю почти всю деревню.

 У ворот одного из домов на самой окраине — там, где кончалась улица и снова начинался лес — лежало, почти полностью перегородив дорогу, огромное, выдолбленное из половинки колоды, пустое корыто.

 - Ишь ты, — неодобрительно просипел дед Зимарь, не переставая расчесывать на ходу спутавшуюся за время, проведенное в горизонтальном положении, седую шевелюру и бороденку, пропуская через них узловатые пальцы. — Выбросили, называется… Покололи бы хоть на дрова, что ли, если уж такое доброе корыто им помешало, или людям бы отдали. А то выставили — ни пройти, ни…

 На этих самых словах старика ворота приоткрылись, и взглядам неудачливых квартирантов предстала тощая, обтянутая полушубком из разномастных шкурок зверей неизвестной породы, спина.

 Со двора донесся звонкий детский голосок:

 - Вы погодьте, не торопьтесь, не торопьтесь, сейчас тятька с речки придёть, вам сам всё донесеть, да еще и рыбой вам поклонится!..

 - Есть мне когда тятьку твоего ждать, — пробурчал недовольный скрипучий голос, и наружу показалась его и полушубка обладательница со своей волочившейся по траве двора ношей — выцветшим, залатанным огромной бело–зеленой круглой заплаткой мешком, бугрившимся крупной картошкой. — А рыбу пусть мне домой принесет — чай, помнит, где я живу.

 Повязанная цветастым платком голова повернулась к прохожим, и суровый взгляд холодных синих глаз из–под кустистых бровей пронзил их насквозь.

 - Бабушка, я вам сейчас помо… — сделал шаг по направлению к старухе царевич, но чуть не был сбит с ног дедом Зимарем.

 - Разрешите, барышня? — подскочил он к старухе и бережно перехватил ее мешок. — Вам куда доставить? Направо? Налево? Мы мигом — бегом да ладом, оглянуться не успеете, как всё будет в полном порядке, как огурцы на грядке!

 Бабка от неожиданности выпустила из рук свое имущество и захлопала глазами.

 Дед по–молодецки выпятил грудь, подкрутил белый ус, хрипло откашлялся и заговорщицки подмигнул.

 - А что вы делаете сегодня вечером? — интимно прогудел он в нос.

 - Я… — сбилась и покраснела неожиданно даже для себя старушка. — Я… занята по хозяйству…