И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ

 - Ваш светлость Митрофан Гране… граврилыч! — к Митрохе подскочил небритый, не выспавшийся, но радостно–возбужденный Семен Соловьев, с горящими от нетерпения глазами и шальной ухмылкой. — Дозволь по супостату из «аленушки» шмальнуть, а? Мы энто направление позавчера пристреляли: хоть на излете, да достает туда, родимая. А то вытаращились, гады ползучие, через кочергу их да в коромысло, зубы скалють… Разреши, а?..

 - Ты погоди, Семен, погоди, впереди телеги–то не беги, — слегка остудил его пыл Митроха. — На излете интересу мало. А вот когда они яму первую заделают и снова бревнами займутся, тогда попробуй. А то ишь — выстроились, как на смотру… Посмотрели, и будет. И соседям своим передай, самострельщикам и катапультщикам, чтоб как до второй полосы неприятель дошел, так и они за дело бы принимались.

 Довольный кузнец убежал сообщать товарищам по оружию массового поражения тактику на ближайшее время, а Граненыч снова прилип к окуляру, и, пожевывая обветренными губами, то и дело бормотал, отвечая каким–то своим, невысказанным мыслям:

 - Ничего… Мы еще повоюем… Мы еще посмотрим, кто кого…

 Мужики при котлах со смолой — котловые — переглянулись, кивнули друг другу и стали разводить под огромными закопченными посудинами огонь.

 День обещал выдаться жаркий.

 

 

 

 Под непрекращающимся обстрелом бревнами, камнями, стеновыми блоками, кусками старой кирпичной кладки [153] и прочим строительным мусором Костею пришлось трудиться над прокладкой прохода в линии Граненыча почти час. Причем последние несколько десятков метров он продвигался вперед исключительно под прикрытием поспешно собранного домика–тарана.

 Чем ближе подходил он к валу, оставляя за собой относительно ровное пространство шириной в пять метров, не доросшее еще до почетного звания дороги [154], но уже не щетинившееся кольями и бревнами, тем больше предметов — тяжелых и колючих — сыпалось на его защитное укрытие.

 Домик не дополз до вала метров пятнадцать и остановился, и тут же в мокрые мешки с песком, составляющие его броню, впились десятки стрел с горящей паклей.

 - Не–а… Ничего его, гада, не берет… — разочарованно сплюнул мужик в малиновой шапке, опуская лук. — Обложился мешками как подушками… Каменюкой его бы сейчас хорошей припечатать: небось, только так бы его избушка крякнула…

 - Слишком близко подобрался, — с сожалением поморщился Граненыч, выглядывая из–за зубца и наблюдая, как вал начинает медленно, но неуклонно сам по себе осыпаться в ров, словно разравниваемый невидимой лопатой.

 - Не добыли еще такую каменюку, чтобы его гадскую избушку прошибла, — хмуро отозвался Семен, оторвавшись на минутку от своей «аленушки». — Глаз даю — сам лично в него два раза попал, и хоть бы хны!.. Трещит, да лезет!..

 - Да уж… Прет, как лось… Всё нипочем… — злобно прищурился лучник в кольчуге дружинника.

 - Из чего она у них только сделана?..

 - Не иначе, из дуба. Да колдовством подперта.

 - Да… Бают, он самый сильный колдун во всем Белом Свете…

 - Похоже…

 - Наш–то супротив него, поди, не потянет.

 - Да куда уж… Энто как теленку с медведём бодаться…

 - Наш–то без году неделя, а тот–то, говорят, старик…

 - Да–а… Парень–то он неплохой, вроде, да опыту, поди, маловато будет…

 - Да ладно, не стони, Ерема, раньше времени. Может, еще и сдюжит наш парень–то.

 - Да хотелось бы…

 - Бы, да кабы…

 - А, кстати, где твои горшки закопаны, чародей? — спохватился главком, оторвавшись от подзорной трубы, хотя и невооруженным глазом было теперь видно даже слишком хорошо. — Не пора ли?..

 - Кажется… они между бревнами были… прямо на бывшей дороге… перед варом… то есть, пелед валом… но он до них не дошел… и в бару тоже вара пыла… то есть, в вару бара пыла… пала бала…

 - Эй, Агафон, с тобой все в порядке? — тревожно потряс за плечо специалиста по волшебным наукам Митроха, когда беспомощные попытки того поведать миру про пару горшков, закопанных в вал, незаметно сошли на нет и больше не возобновились. — Ты чего?

 - А?.. Что?.. — встрепенулся маг, словно очнувшись ото сна. — Да, я… это… да–да… Что ты говорил? Ты что–то говорил, то есть?..

 - О чем задумался, говорю?

 Чародей повернул к Митрохе бледное, почти обескровленное лицо и прошептал:

 - О том, сколько усилий потребуется Костею, чтобы если не своротить башню, то выбить ворота… И что мы будем делать потом…

 - А я думал, на этот случай у нас есть ты, — удивленно уставился на заместителя по вопросам волшебства Митроха.

 - Я?!.. Я?.. Я… — Агафон и впрямь словно очнулся от кошмара. — Есть я?..

 Он протер глаза руками, потряс головой, оглядел Митроху, словно видел впервые, приложился лбом к холодному камню зубца, за которым прятался все это время, оторвался от него и снова уставился на главкома.