И сто смертей(Романы)

Эрвин подошел к машине и оглядел ее. От нее осталась груда обломков. Шины разорваны в клочья, из черных дыр торчали лоскуты красных камер, бок, обращенный к взрыву, страшно разбит, вместо ветрового стекла в раме — только осколки. С первого взгляда было ясно, что эта машина так тут и останется.

Мишу возле передков он уже не застал, раненые были быстро отправлены в тыл. Эрвина вдруг охватило чувство одиночества, он был полностью предоставлен самому себе, не было у него ни цели, ни задания.

В этот момент без всякой видимой подготовки неожиданно разразился новый бой. Снова из-за гребня лощины появились танки, но на этот раз их появление сопровождалось сильным огнем пушек и минометов. Убедившись, что на их пути встало организованное сопротивление, немцы подтянули огневую мощь. Разрывы снарядов и свист осколков вынудили расчеты уйти в укрытие.

Эрвин некоторое время колебался, не оставить ли ему батарею и не двинуться ли пешком к своему дивизиону. Задание он выполнил — что еще? Но тут же все это показалось ему недостойным бегством. Батарея понесла потери, с каким видом он уйдет с огневой позиции в тыл!

Старший лейтенант Нийтмаа явно обрадовался Эрвину. Орудийные расчеты поредели, стало трудно поддерживать темп огня, Немцы это почуяли и наседали все нахальнее. И снова один танк был подбит и горел на дороге.

— Черта с два вы пройдете! — крикнул наводчик второго орудия, к которому Эрвин пошел вторым номером. Это было знакомое ему место, на действительной службе он стоял в расчете именно здесь. Заученные приемы оставались до сих пор в мышечной памяти. Замок открыть, гильзу вон, снаряд дослать, замок закрыть, два шага назад. Команда, выстрел — и снова все сначала.

Лоб и спина покрылись потом уже после третьего выстрела. Стремление выполнить движение точнее, успеть на секунду раньше, попасть в цель — все это полностью оттеснило на задний план чувство опасности, сознание почти не фиксировало немецкие разрывы, если только они не случались рядом. В быстроте крылась собственная безопасность. Сотканное из пыли и дыма марево окутало все, отделило от окружающего и пушку и расчет. Замок открыть, снаряд дослать, замок закрыть… Два шага назад… Рот настолько пересох, что губы трескались, когда Эрвин в ожидании выстрела открывал его.

— Второй ствол, хорошо! — крикнул командир батареи. — Поддайте так, чтобы жарко было! Немец не любит, когда его по носу щелкают.

Снаряд за снарядом улетал навстречу танкам. И снова вздрогнул от страшного удара железный жук, развернулся боком к батарее и задымил, дым густел, на броне, позади башни заплясали низкие гребешки пламени.

— Получил, сволочь! — ликовал наводчик.

— Бейте по загорбку, там у них броня потоньше! — крикнул командир батареи.

Танки и огонь накатывались волнами, бой продолжался до бесконечности. Эрвин, заряжая орудие, успел подумать, что, если бы он не подвез снаряды, Нийтмаа уже был бы на бобах. А теперь немцам достанется. В душе закипело злорадство. Каждый новый выстрел приносил удовлетворение. Здесь пушки не молчат, здесь свершается нечто серьезное! Своими орудиями они заставляют немца нюхать землю, а это совсем не то что воскресным утром гарцевать по дороге в церковь, поднимая за собой столб пыли. Уж если на пути встали мужики, то нет тебе дальше ходу.

Близкий взрыв смешал его мысли. Туча пыли проглотила наводчика и уже не выпустила: За спиной кто-то охнул. Следующий снаряд подали Эрвину с опозданием, кого-то из расчета не хватало. Замок щелкнул и закрылся, но пушку никто не навел, выстрела не последовало.

— Вторая, что вы там резину тянете!. — закричал старший лейтенант Нийтмаа.

— Наводчик выбыл из строя! — хрипло прокричал в ответ Эрвин.

Спустя мгновение сам командир батареи был у пушки. Он навел орудие, и раздался выстрел. Снаряд взметнул перед ближним танком столб дыма, у немца сдали нервы, и он круто повернул в сторону.

— Снаряд! — азартно крикнул Нийтмаа. — Лишнего времени у нас нет!

Часть танков повернула назад, местами атака возобновлялась. За этим упорством скрывалось чье-то настойчивое стремление прорваться именно здесь, по шоссе.

— Снаряд! — гремел Нийтмаа, — Зададим жару, пускай бегут себе в реку остужаться! Поддай, ребята, время не ждет!

Чувство времени пропало. Уши не слышали, глаза разъедало от пота, который стекал на брови и оттуда — в глаза. Воздух сгустился от дыма и пыли, губы вздулись и задубели, на зубах скрипел песок. Дышать носом было невозможно, приходилось хватать воздух ртом. Мучила нестерпимая жажда, и это. ощущение, отдававшееся глухой болью в голове, было последним перед густой горячей волной, которая вдруг совершенно безболезненно опрокинула его в темноту.

Когда сознание вернулось, Эрвину пришлось напрячь все свои силы, чтобы что-нибудь понять. Он лежал ничком на земле возле перевернутой станины. Оглядевшись вокруг, он увидел, что свалена не только станина, но и пушка, щит куда-то исчез и ствол был голым, будто очищенный комель дерева. Эрвин ощупал себя — боли он не почувствовал. Бок его был в крови, явно в чужой.