И сто смертей(Романы)

По окантованным железом лестничным ступеням застучали быстрые шаги. Легкая рука с сухим шелестом скользила по перилам. Дойдя до парадной двери, мачеха Берга повернула голову и внимательно поглядела на Елену. В течение долгого мгновения она буравила девушку испытующим и завораживающим взглядом, и Еленой владела твердая уверенность, что эти бесцветные жесткие глаза видят ее насквозь, их не может провести ее обманчивое одиночество и на их сетчатке сейчас некая таинственная сила проецирует все, что происходило здесь, под лестницей, всего минуту тому назад. В слабеющее тело Елены тяжело, будто ртуть, вливался ужас.

Мачеха Берга не произнесла и полслова, она с птичьей резкостью повернула голову и легким шагом торопливо вышла за дверь. Но Елена увидела в белках ее глаз синеватый отсвет, который был не чем иным, как явным подозрением.

Мачеха хорошо дополняла Берга-отца, она отличалась такой же непреклонностью и пуританской строгостью. Именно из-за этих качеств никто из остальных жильцов и не общался с ними больше, чем того требовала соседская вежливость. Елене всегда казалось, что эти два человека исповедуют какую-то неведомую ей суровую веру.

Отец Берга всю жизнь проработал на железной дороге. Совсем еще маленьким мальчонкой Берг представлял себе ее как бесконечно длинную гремящую железную полосу, по которой взад-вперед ходит его отец и следит за порядком среди спешащих мимо прохожих. Сама же железная дорога была схожа с отцом, такая же прямая и негнущаяся.

Позднее такое наивное мальчишеское представление, конечно, исчезло, но Берг-младший так до конца и не освободился от мысли, что пожизненная профессия отца все же наложила на него свой отпечаток. Временами он думал, что образцом отцовского мышления стало железнодорожное расписание, которое обновлялось лишь дважды в год, в начале летнего и зимнего сезона, да и в этих случаях прибытие и отправление всех основных поездов обычно всегда оставалось неизменным.

Точно так же он мог безошибочно предсказать, что отец думает о том или другом явлении или как он к чему-либо отнесется. Изменить же точку зрения — об этом не могло быть и речи.

Мать свою Берг не помнил. Из рассказов изредка навещавшей их тетки он знал, что мать развелась с отцом, когда сыну было всего два с половиной года.

Верный своим непоколебимым принципам, старый Берг и после развода не отдал ребенка бывшей жене, которую считал легкомысленной особой, неспособной воспитывать ребенка, что полностью подтверждалось уже самим фактом развода.

Когда молодой Берг был в выпускном классе, к ним домой в последний раз пришла тетка, которую отец переносил с трудом. Улучив момент, когда никого не было поблизости, она взяла племянника за руку, сочувственно посмотрела на него и торопливо прошептала:

— Хорошо, что ты отсюда уходишь. Покидая этот дом, твоя мать сказала: еще день в этом посаженном на вечный якорь железном корабле — и я повешусь!

Вскоре после ухода матери в доме появилась мачеха. По убеждению старого Берга, правильное воспитание ребенок может получить только в порядочной семье, и он позаботился о создании таковой. Новая жена была точным отражением его самого, во второй раз старый Берг, выбирая жену, уже не ошибся. Для маленького Берга мачеха, которую он помнил всегда рядом с собой, оставалась символом точности и властности. Худощавая и аккуратная, немногословная, неколебимая в своих решениях, она оставляла впечатление серое и холодное, словно вообще создана была не из плоти и крови, а из какого-то металлического сплава, в который вдохнули жизнь.

Поступив в летную школу, Берг впервые освободился из-под власти мачехи. Однако в первые летние каникулы он все же по велению долга отправился домой: отец высказал пожелание увидеть своего сына в военном мундире, который в его глазах был одним из немногих одеяний, достойных серьезного человека.

Со смешанными чувствами вошел в калитку дома Робинзона уже отвыкший от него Берг, украдкой одернул у входа свою отутюженную курсантскую куртку, будто он должен был в следующий миг предстать перед очами сурового начальства. По-прежнему стыло и бдительно торчали вздернутые черные ручки на покрытых белилами дверях. Гнетущее чувство тоски свело челюсти. Еще до того как поднять руку, он уже мысленно услышал металлический звук замочной защелки, и это заставило его внутренне вздрогнуть.

Единственным теплым воспоминанием, которое оставалось у него от этого дома, была почти невероятная быль о Елене, дворницкой дочери с ее звонким смехом. Вспомнив об этом, Берг протянул руку и решительным движением нажал на ручку.

Может, было бы лучше, если бы он в тот раз под каким-нибудь предлогом не поехал домой на каникулы. Хотя тогда бы ему оставался неведом тот блаженный миг с Еленой. Возможно, самый светлый в его жизни. Так одно искупалось другим.

Елена получила разрешение от хозяев жить летом на верхнем этаже стоявшего во дворе особняком дома.