– Слезы. Мама часто смотрела на меня со слезами, и я не понимала, почему она плачет. Притом однажды я увидела, что она плачет тайком от папы, потому что, как только папа вошел в комнату, мама стала вдруг неестественно веселой и представила дело так, что хохотала до слез.
Чем дольше вспоминала Вера, тем больше приходило картин болезненных отношений, и тем ярче из ее рассказа вырисовывался портрет ее матери как человека, имеющего душевную рану или травму (мы с вами знаем, какую!).
– Представь себе, – сказала я Вере, – что ты очень сильно травмировала руку, ушибла, а может, даже и сломала. Чем ты будешь постоянно озабочена?
– Буду беречь ее от возможных контактов, – был ответ.
– Правильно, это естественное, инстинктивное желание. Теперь подумай, если мама так болезненно тебя оберегала, охраняла со слезами на глазах, отчего так было? Может быть, она испытала какую-то травму? Может, у нее погиб ребенок? Болел и умер? Не родился?
Я увидела на глазах Веры растерянность. Она, конечно же, ничего не знала вообще о маминой жизни. Но поймите, дело не в том, что она не знала этой конкретной причины. И, как мы с вами знаем, Ирина никогда бы и не сказала, да и не скажет. Но дело в том, что у Веры никогда не возникало желания что-либо узнать о детстве, юности, вообще о жизни своих родителей. Таким образом, этот поворот сюжета, этот угол зрения, был очень важен, потому что Верины претензии и обвинения разбились о понимание собственной черствости и потребительского отношения к матери. Она поняла, что пока ей было удобно и нужно, она позволяла себя любить и даже, можно сказать, покупала эту любовь по сходной цене – за покладистый характер. Когда валюта (покладистость) закончилась – пошла на разрыв. Но сама она никогда не была источником Любви, никогда никого, ни родителей, ни мужа, ни даже дочь и ни себя, не поила Счастьем
. Почему? Думаю, потому, что сама была, по библейскому выражению, «сухой смоковницей». Безусловно, вывод грустный, но не фатальный. Мы с вами помним, что достаточно только мужественно и честно во всем себе признаться, все обработать и вымыть «формулой прощения», как на месте болота сразу появляется чистое красивое озеро, а хаотично разбросанные камни сами собой складываются в красивое строение. Вера, по счастью, была из тех учеников, которые были готовы к встрече с Учителем . Это стало понятно уже на второй встрече. У нее «высветились» совершенно другие глаза, мягкость, ласковость и грациозность стали ее сутью. Кроме того, ее окрылило известие, которое она получила от мужа: у ее дочки освободились от красноты и перестали чесаться щечки и руки (аллергия, помните?).Я полагаю, вы понимаете, что все здесь вами прочитанное говорит о том, что было сформировано неприятие по женской линии: бабушка – мама (Ирина) – дочка (Вера) – внучка – (апофеоз неприятия – аллергия). Скажете – несправедливо получается, что за всех отдувается маленькая девочка! Но что же делать, помните, мы с вами говорили, что нарушение Законов:
Не сотвори себе кумира,
Чти отца и мать,
Не убий,
Не завидуй,
Ничего не делай того, чего не хочешь, чтобы было тебе, -
зашло так далеко, что для того, чтобы люди наконец-то «очухались» и стали как-то меняться, пришлось… Видимо, у Вселенной другого выхода не было. Эту дисгармонию надо было как-то остановить.
«…Как, в сущности, если вдуматься, все прекрасно на этом свете, все, кроме того, что мы сами мыслим и делаем, когда забываем о высших целях бытия, о своем человеческом достоинстве».
А. П. Чехов
, «Дама с собачкой»
Естественно, только человек, ориентированный на «высшие цели бытия», умеет слушать и слышать. И только человек, сам обладающий человеческим достоинством, будет с уважением относиться к чужой воле, не станет нарушать чужие границы.