И ты, Брут...

— Либо нами просто манипулируют. И режиссер, поставивший весь этот спектакль, специально собрал именно нас в одну труппу и роздал роли. А теперь, когда мы их с блеском отыграли…

— Мы стали ему не нужны, — подхватил Чума. — Вот нас и привезли сюда, чтобы… — парень вывалил язык, изображая покойника, и провел рукой по шее. — Как Валеру… — он вызывающе улыбнулся Насте. Чума по-прежнему не жаловал девушку, и при каждом удобном случае старался подчеркнуть враждебное отношение к ней.

Она платила ему тем же.

— Если бы нас хотели убить, давно бы убили, — заметила она ядовито. — Не зачем было похищать. Пристрелили бы где-нибудь на улице и дело с концом.

— Они бы так и поступили, если бы не рассчитывали нас с Игорем евнухами сделать в том борделе, где ты батрачить будешь, — парировал Санек.

— Но-но, не ссорьтесь! — прикрикнул я. — Вам что больше делать нечего?

— Вот именно! — неожиданно и очень охотно согласилась со мной Настя. — Сейчас не время ругаться. Мы в плену. Наша сила в дружбе. Если мы будем держаться друг за друга и друг другу помогать, возможно, и выплывем на поверхность.

Я удивленно взглянул на девушку. Она еще не утратила юношеских иллюзий и веры в идеалы. Это хорошо. Желания спорить дальше ни у кого не возникло. Наша троица замолчала, думая каждый о своем.

С одной стороны мне было приятно находиться вблизи Насти, чувствовать тепло ее бедра, вдыхать свежий запах ее тела, едва уловимый аромат ее духов. А с другой — мне было бы гораздо покойнее на душе, если бы Настя находилась сейчас за тридевять земель. Мы пребывали в стене врагов, неизвестно что ждало нас впереди, и я переживал не только за свою судьбу, но и за судьбу девушки.

Примерно, еще с час мы проторчали в комнате, потом за нами пришли все та же возглавляемая блондином компания. Двое парней вошли в комнату, двое остались на улице.

— Давайте-ка, собирайтесь! — потребовал красавчик в зверином обличии. — Хозяин не любит долго ждать.

Грудь от удара об асфальт еще болела, но я был уже в форме, поднялся и вслед за Чумой и Настей вышел на длинное крыльцо. Нас тут же окружили и повели к дому. Обращались с нами корректно — не толкали, не пинали, не кричали "Шнейль". Мы отвечали взаимностью — не ерепенились. Хотя кто кому чем платил еще вопрос. Возможно, нас не трогали потому, что мы вели себя покладисто. Попробуй мы побежать к забору с криком "Помогите!", живо бы накостыляли.

Небольшим, вполне мирным стадом, нас прогнали по аллейкам, а затем через лужайку к дому. Особнячок, как я уже говорил, был диковинным. Украшенный колоннами, балкончиками, нишами, куполами, башенками и шпилями, он действительно походил то ли на миниатюрный сказочный дворец, то ли на собор. Мы поднялись по ступенькам, прошли парадный вход и оказались в холле, по бокам которого находились две, устланные ковровыми дорожками мраморные лестницы, ведшие на верхние этажи. Нас провели через холл в колонный зал, с большими полукруглыми окнами, хрустальными люстрами, кружевными, похожими на фату занавесками. В жизни я не видел такого великолепия. Сама бы Наташа Ростова, я думаю, была бы не против, если бы ее первый бал проходил именно в этом зале. В конце его стояли несколько диванов, кресел и стульев с гнутыми ножками, а также два журнальных столика. Туда нас и провели. Сесть не предложили, заставили построиться в шеренгу лицом к одному из кресел, надо полагать, трону. Впрочем, конвоиры тоже не сели, остались стоять за нашими спинами.

Ждали недолго, минут пять, наконец двери распахнулись, и в зал вошли вначале двое парней, а затем и сам хозяин. Раз дом дворец, то и жить в нем должен император. Так я его про себя и окрестил. Это был выше среднего роста худощавый мужчина лет сорока. Отлично сшитый, классического покроя темный костюм удачно скрывал дефекты его фигуры — короткое туловище, плоский зад и узкие плечи. Дефекты лица скрыть было невозможно. Оно у него было узким, щербатым, тонкогубым и длинноносым. Впрочем, все перечисленное мной можно отнести скорее не к дефектам, а к особенностям "императорской" физиономии. К ним же можно добавить маленькие, глубокопосаженные глаза и острый подбородок. Прямо скажем, не артист, но невольное уважение к своей личности "император" вызывал. От него исходила спокойная и властная сила, которой не подчиниться было нельзя. Он прошел через зал в окружении телохранителей, похожий на охотника, шагающего со сворой собак, сел в кресло и некоторое время молчал, разглядывая нашу компанию.

— Где сейф? — наконец изрек он холодно.

Ну вот, уже весь город знает, что мы уперли сейф. Признание в воровстве бронированного ящика, равносильно признанию во все смертных грехах, в том числе и в убийстве Бугрова. Мы безмолвствовали.

— Где сейф?! — повысил голос император и окинул нас взглядом сотрудника НКВД, приступившему к допросу врагов народа в здании на Лубянке.

Играть дальше в молчанку было глупо и Чума, взяв на себя ответственность за ведение переговоров с хозяином дома, заявил:

— Мы не понимаем, о чем вы говорите.