И у палачей есть душа

Его специально выбрало гестапо для изучения новых методов дознания. Его задача была недвусмысленной: получить признания подозреваемых, причиняя им все более невыносимые страдания, но не доводя их до смерти, что, на самом деле, не препятствовало «превышению полномочий» и, в конечном итоге, уничтожению людей. Пособники Лео наносили нам удары дубиной в нижнюю часть позвоночника. Помимо кровоподтеков, видимых следов не оставалось. Но внутренние повреждения были ужасны, к чему палачи и стремились. Удары достигали костного мозга и разрушали нервные центры. Так случилось со мной и со всеми семнадцатью заключенными. Страдания были чудовищными. Я каждый раз теряла сознание. Естественно, многие говорят о пытках. Лично я в отношении себя отвергаю этот термин. Не то чтобы я хотела преуменьшить перенесенное нами. Хотя я выстояла, не у всех, к сожалению, из разделивших мою судьбу, нашлись силы противостоять мучениям. Но нельзя даже сравнивать наши муки с тем, что пришлось перенести некоторым участникам Сопротивления, изменившимся до неузнаваемости. В любом случае, дело было не в этом. Да, у меня, как у многих других свидетельствовавших, есть что сказать людям, но это вовсе не перечисление перенесенных страданий. Пусть мне простят, что я больше ничего не скажу о том, какие эксперименты, в буквальном смысле, производил над нами этот врач и его помощники. По-моему, слово «боль» хорошо сочетается со словом «целомудрие». Важно знать, что пятнадцать-двадцать недель, проведенных взаперти в Андай, показались мне вечностью и были мучительны. Дни текли, и близкая смерть становилась для меня очевидностью. Физически я слабела. Мне становилось все труднее передвигаться. У меня не было сил есть, но душой я сопротивлялась. Я сознавала, что создается некая история и что я должна оставаться хозяйкой ситуации, иначе этого не выдержат мои душа и дух. Я говорила себе: «Пока я могу управлять моими мыслями, пока я могу молиться, я буду победительницей». И, полагаю, я осталась победительницей до последнего дня, даже несмотря на то, что после последнего избиения меня оставили умирающей на матрасе в подвале. Для них моя история закончилась, на деле же она началась. От меня потребовалось написать новые страницы, каких я и вообразить себе не могла.

Глава 7 Не видеть в своей жизни трагедию

Меня разбудили похрустывавшие по замерзшей земле шаги. Пришла зима. Во время освобождения я узнала, что наступил февраль 1944 года и что я пробыла в заключении четыре с лишним месяца, но в ту минуту я поняла только, что уже зима. На баскской стороне времена года не разделялись так строго, как в Париже или на Вьенне. В нетопленом подвале я страдала от холода, поскольку стала намного слабее физически. Я исхудала. Мой организм был не в силах меня разогреть. Боль от полученных ударов мешала спать. Каждая новая ночь превращалась в кошмар. В долгие часы бессонницы я думала о приближающемся конце, с грустью, но без страха. Я подолгу молилась, просила Господа дать силы и терпение тем, кто переносил то же, что и я, но в ком не жила надежда. В эту зимнюю ночь я наконец задремала, но пробудилась от шума снаружи. С великим трудом я приподнялась на грязном матрасе. В форточку я увидела землю помещичьего сада. Я не могла определить точно, сколько их, но я поняла, что к дому подходит группа людей, старающихся быть незаметными. Время от времени лучик света прорезал темноту деревьев. Я сразу поняла, что происходит операция. Слабость мешала мне радоваться, но я почувствовала, что развязка приближается. «Освобождение ваше близко» — молнией пронеслись слова апостола Павла. Отсутствие ликования связывалось с отсутствием удивления. С человеческой точки зрения ничто не обещало мне скорого освобождения, напротив, но в глубине души все время жила надежда, даже уверенность. Уверенность, что все кончится хорошо. У меня не было сил встретить спасителей хотя бы словами: «Я вас ждала», но так оно и было. Шум снаружи приближался, усиливался. Внезапно раздался резкий грохот, и я поняла, что виллу берут штурмом. Приказы по-французски мешались с немецкой бранью. Людей было немного. Несомненно, численное превосходство было на стороне участников Сопротивления. С первого этажа до меня доносились звуки ругани. С резким треском открылась дверь моей камеры.

— Вы — Маити Гиртаннер?

— Да, а вы?

— Выходите! Мы пришли, чтоб вас освободить.

Человек говорил со швейцарским акцентом, обрадовавшим меня до глубины души. Он начал подниматься по лесенке, но я не могла следовать за ним. Несмотря на все мои усилия, я не могла подняться, тем более идти. Они вернулись вдвоем и с трудом вывели, точнее, выволокли меня, держа под руки, наружу. У дверей стояла машина с распахнутыми дверцами и работающим мотором.

— А другие? — спросила я.

— Какие другие?