И уйти в закат

Кроме того, я надеялась, что готовность к драке вернет те странные воспоминания, в которых мне хотелось бы разобраться. Эти чувства казались абсолютно не моими, ведь я никогда не была особенно кровожадной или жестокой, но вместе с тем я ни на секунду не усомнилась в их подлинности.

Похоже, я очень многого о себе не знаю.

В отеле я убила двоих людей и поймала себя на том, что не испытываю по этому поводу никаких сожалений. Да, это было в пылу перестрелки, да, они первыми проявили агрессию, да, скорее всего, они были плохими людьми, но ведь все-таки они были людьми, а я лишила их жизни и… и ничего.

Я начала стрелять, не задумываясь. Пистолет лежал в руке привычной тяжестью, а такие привычки не нарабатываются во время безобидных пострелушек с папой в лесу.

Что же я за человек? Чем занималась все эти годы, о которых ничего не помню?

Сильно сомневаюсь, что все это время я просто лежала в разных больницах. Похоже, что у меня появились рефлексы, ранее мне не свойственные. А что, если эти ребята уже не первый раз приходят ко мне и просят кого-то убить?

Да ну, бред какой-то. Я ведь совершенно не гожусь на роль киллера. Вот Грег, тот вполне подходит, а я-то кто? Шестнадцатилетняя… ладно, тридцатилетняя де… женщина с одной рукой. Кстати, а что у меня с рукой? Может быть, мне ее на предыдущем задании повредили?

ТАКС знает что-то обо мне, но делает вид, что не знает. Бальтазар Финч знает что-то обо мне, но не говорит. Реджи знает что-то обо мне и был готов рассказать, только у меня в тот момент не было на него времени. Сохранялась еще слабая надежда, что встреча с Джеремайей Питерсом сможет что-то прояснить… При условии, что я на эту встречу прибуду.

Тряска машины на проселочной дороге странным образом действовала на меня убаюкивающе, и хотя я не сомневалась, что когда они решат остановиться, я тут же проснусь, засыпать все равно не хотелось.

Во-первых, по ту сторону реальности меня все еще ждал Пеннивайз. А во-вторых, все еще сохранялась вероятность, что проснусь в этом багажнике уже не я, и та другая шестнадцатилетняя девочка будет удивляться, почему у нее болит голова, почему из гипса торчит отвертка, и какого черта она вообще здесь делает. Мне не хотелось ее подставлять.

Пусть проснется в каком-нибудь более приятном месте. Желательно еще, чтобы оно было безопасным, но боюсь, что в настоящее время я могу о таком только мечтать.

* * *

Черт, я все-таки заснула, потому что тьма багажника сменилась полумраком коллектора, а перед глазами снова повисло белое лицо Пеннивайза.

— Добро пожаловать домой, девочка Бобби. Хочешь шарик?

— Ты знаешь, что такое безумие? — поинтересовалась я. — Безумие — это точное повторение одного и того же действия, раз за разом, в надежде на хоть какие-то изменения. Ты безумен, Пеннивайз. И я тебя не боюсь.

— Я безумен? — хихикнул он. — Да кто ты такая, чтобы рассказывать мне о безумии, девочка Бобби? О безумии — мне? Да я старше, чем лес, окружающие этот город. Я старше, чем горы, я помню те времена, когда их здесь еще не было, и динозавры паслись на равнине. Я помню падение метеорита, который убил этих динозавров, я помню твоих предков, что носили шкуры и малевали на стенах пещер. Люди для меня — все равно, что насекомые, и ты, бабочка-однодневка, будешь рассказывать мне о безумии?

— Ну, поскольку ты существуешь исключительно у меня в голове, я чувствую перед тобой какую-то ответственность, — сказала я.

— Говоришь, что я существую только в твоей голове, девочка Бобби? А что, если на самом деле так и есть? Когда мое тело было уничтожено, я спрятался в единственном месте, которое для этого подходило — внутри тебя, девочка Бобби. И я жду своего часа, жду, когда полностью смогу овладеть тобой и вырастить себе новое тело. И так будет. Однажды утром ты посмотришься в зеркало, девочка Бобби, и увидишь на своем лице мой грим. И твои губы будут улыбаться моей улыбкой. И рот твой будет полон моих зубов.

— Вот это вряд ли, — сказала я. — Я регулярно посещаю стоматолога. Родители настаивают, знаешь ли.

— Посмотрим, как ты запоешь, когда я убью твоих родителей твоими собственными руками, — заявил он. — Когда я вспорю им животы и выпущу кишки наружу, как они будут распространять вокруг себя зловоние, привлекающее сонмище мух. Посмотрим, много ли останется от твоей храбрости, когда трупные личинки будут пожирать их тела, а сладостный запах гниения коснется твоих ноздрей. Посмотрим, как ты будешь смеяться надо мной, когда я насажу их головы на пики, и вороны выклюют их мертвые глаза, а в пустых глазницах заведутся черви. Думаю, для тебя это будет слишком, девочка Бобби. Думаю, что в тот же момент ты исчезнешь, и я взгляну на ваш мир твоими глазами.

— Как говорил мой старик-отец: «Слова дешевы, а виски стоит денег!».

Удивительно, но при упоминании моего отца поплохело даже Пеннивайзу. По его разрисованной нечеловеческой роже трудно было что-то определить, но на мгновение он отшатнулся, и в глазах его отразился страх.