И улыбнется счастье…

Он боялся произнести слово, все слова казались пустыми, и в то же время он боялся, потому что молчание это было глупым, и сам он, Митя, вдруг осознал, что выглядит сейчас как самый последний идиот.

Поэтому он все-таки рискнул оторваться от стены-опоры и, сознавая, что неожиданно покраснел и даже ладони вспотели от волнения, протянул ей руку.

— Митя, — повторила она нежно, и он невольно зажмурился. — Здравствуйте, Митя. А я — Ася…

«Что со мной творится? — спросила себя Виолетта. Это — второе чудо. У него светлые волосы, и он совсем не похож на отпрыска журналистов-международников. И почему этой отвратительной Алене снова так везет? Ей бы больше подошел в женихи толстый и тупой отпрыск какого-нибудь владельца нефтяной вышки. Такой же высокомерный, как и она…»

Этот светловолосый парень Алене не подходил.

«Он же мне…» Она не додумала эту мысль — слишком опасной она была. Виолетта постаралась закрыться, вползти в защитный панцирь, как улитка прячется в свой домик. «Тебе тут не на что рассчитывать, рыбная торговка, — усмехнулась она про себя. — Не на что».

И она отодвинулась — поближе к Клаусу. Но все-таки не отрывала глаз от лица Алениного жениха. Он слегка наклонил голову, краска смущения — не иначе как за поведение невесты — залила его щеки.

Виолетта поспешно отвернулась, стоило ему поднять глаза посмотреть в ее сторону. Что-то невпопад спросила у Клауса — тот даже удивился. Но — ответил, так же коротко и невразумительно. Отчего-то снова в голове вспыхнула строчка из Гонсало — «губительная страсть…»

«Я береглась от нее, — грустно подумала Виолетта. — Я так береглась, чтобы не испытать ее никогда. Но она поджидала меня за углом, чтобы напасть. Как ночной вор…»

Она никогда не плакала с тех пор, как Любка упала на пол и лежала как мертвая. Она перестала плакать тогда. Даже когда ее турнули из музыкального училища, она только стиснула зубы. Но теперь слезы медленно подползали к глазам, глаза неприятно жгло, и еще ей отчего-то было стыдно. Точно она намеревалась украсть кусочек чужого счастья. Вернее сказать, у нее родилась надежда украсть это самое счастье, вот только никакой уверенности в том, что это получится, не было. Просто хотелось, и за эту грешную надежду Виолетте было немного стыдно.

Если бы это самое светловолосое счастье принадлежало кому-то еще, а не Алене, может быть, она просто задавила бы свои чаяния в самом зародыше. Но брать что-то у Алены не воровство. Экспроприация. У нее и так всего слишком много…

Она с тоской смотрела на Аленино худое и длинное лицо с немного вытянутым подбородком, на ее пухлые губы, непонятно как поместившиеся на этом лице и оттого казавшиеся еще толще и больше, на ее слегка раскосые, восточные глаза и думала: «Господи, ну открой мне секрет, отчего тебе так приглянулась она? И чем же тебе так не понравились мы с Любкой?»

— Да выпусти ты кота на минутку! — Тетя Катя уже не могла сдерживать раздражения.

Любка сидела с блаженной улыбкой на лице, поглаживая серого заморыша.

— Ладно, Бог с тобой, гладь, Любушка… — тут же устыдилась она минуты раздражения.

Бог учит терпению. Да и тетя Катя жила с комплексом вины перед этими светловолосыми девочками.

За своего братца, черт… Ох, простите! Она быстро наклонила голову в белой косынке и прошелестела губами новое обращение к Господу. Пастор говорил, что нельзя допускать в душу раздражение. Даже на своего брата. Погряз он в грехе тоже от того, что слова тети Кати не доходили до его ушей. Значит, слова были малоубедительными.

Она наложила в тарелку кашу и попыталась снова покормить Любку, но та что-то жалобно замычала и отстранилась, продолжая гладить зверюшку.

— Хоть мычать начала, — вздохнула тетя Катя. — А то сидела как столб, и никакой реакции…

В дверь позвонили.

Тетя Катя вздрогнула. Иногда появлялся ее беспутный братец, дочек проведать, и тогда начинались неприятные моменты. Тетя Катя забывала про смирение и кротость и даже один раз подралась с вечно пьяным братом, поскольку после его визитов Любкино состояние резко ухудшалось. Так что дверь открывать она не спешила, на всякий случай вооружилась газовым баллончиком, подаренным ей сестрой во Христе из Америки. Не то чтобы в ее планы входило этакое зверство по отношению к собственному брату, а больше для острастки.

Она осторожно приоткрыла дверь и удивилась. На пороге стоял холеный господин, которого она сроду не видела у девочек в доме. «Наверное, ошибся дверью», — решила она. Уж больно этот господин с его благополучием не вязался с здешней нищетой.

Господин улыбнулся приветливо и спросил:

— Здравствуйте. А Виолетта Журавлева здесь проживает?

— Тут, — кивнула тетя Катя.

В ее голове тут же пронеслась мысль, что это и есть их избавление. «Молодец, Виолетточка, хорошего парня нашла. Решит все проблемы — может, и на врачей для Любушки денег найдут».

Потом, правда, появилось нехорошее подозрение, что это было бы слишком хорошо. С чего это тете Кате взбрело в голову, что сей господин в дорогих ботинках всенепременно жених? А если Виолетта что-то у него позаимствовала? Кто ее знает…