И улыбнется счастье…

А они шли с Митей на расстоянии пяти шагов друг от друга и молчали — как будто боялись оказаться рядом и сказать друг другу неосторожные слова, в которых прозвучала бы мелодия, уже угаданная ими обоими, но все еще не получившая названия.

Да и не важно, что они молчали, — слова были не нужны Слова домешали бы им и той ниточке, которая связывала их теперь, после той головокружительной высоты, после опасной близости неба, после…

— Мне надо зайти к Виолетте, — первой нарушила эту благословенную тишину Аська. Она сказала это тихо, нерешительно, едва-едва.

— Нет! — вырвалось у Мити против его воли. Потому что если сейчас она уйдет и он окажется с Аленой наедине, что же ему делать? — Пожалуйста… — добавил он уже тише. — Не уходи пока…

— Мне надо забрать своею кота, — сказала она, но вышло неубедительно. Может быть, в этот момент она и сама не хотела уходить? «Фрине там хорошо, — подумала Ася, пытаясь оправдаться перед собой. — И Любе с ним — тоже…»

Она может и завтра его забрать, правда ведь?

Она могла бы найти сейчас много доводов, достаточно веских, почему именно сейчас не стоит уходить. Но все они меркли перед одним. Ей просто было хорошо рядом с Митей. Лучше, чем с Фриней. Лучше, чем с Виолеттой. Лучше, чем с мамой. Лучше, чем с Клаусом.

Она так задумалась, что не заметила, как оказалась уже на проезжей части, и только сигнал услышала, и кто-то взял ее за руку и рванул к себе — так вышло… Мимо на сумасшедшей скорости промчалась иномарка, а Митя держит ее за плечи, и сама она уткнулась носом в его грудь — дышать немного трудно, но отчего-то не хочется вырываться…

Так бы и стояла, вдыхая его запах, всю жизнь…

— Что ж ты так? — услышала она насмешливый Аленин голос. — Если бы Митя не был таким быстрым, лежала бы ты сейчас, Аська, на дороге… вся размазанная по шине.

Она с неохотой оторвалась от Мити и подняла на него глаза.

А он все еще держал в своих руках ее ладонь.

— Я… я просто задумалась, — начала оправдываться она, чувствуя себя виноватой. — Вот, в самом деле, растяпа…

— У меня чуть инфаркт не случился, — не унималась Алена и почему-то смотрела на Митю, точно он, Митя, был виноват в происшедшем. — Ну у вас и игры, господа хорошие! Да вас на секунду без присмотра взрослых оставить нельзя! Мгновение — и ау, где вы? Улетели на небеса… То на лестницу лезете, то под машины норовите кинуться… У вас что, жар или это плоды долгой бессонницы?

Алена еще что-то говорила, все так же глядя на Митю злыми, прищуренными глазами, но, кажется, Митя ее не слышал. Он продолжал смотреть на Асю, а Ася вдруг окончательно перепугалась и отвела свой взгляд, чувствуя себя ужасно виноватой перед Митей, Аленой и Клаусом и даже перед Виолеттой почему-то!

Наверное, поэтому она быстро пошла по дороге вперед, пытаясь убежать и спрятаться от всех на свете — и в первую очередь именно от Мити.

И от самой себя…

Виолетта лежала на полу, раскинув руки, смотрела в потолок и слушала свой любимый «Дип Форрест». Музыка обволакивала ее, окружая со всех сторон, качая, успокаивая, как волны океана. И сама музыка была странной и безбрежной, как океан. «Единственный способ привести воображение в порядок, — усмехнулась про себя Виолетта. — Я растворяюсь в музыке, и становится спокойно…»

Иногда ей и самой было странно: откуда в ней это?

Мать никакого отношения к музыке не имела, женщиной была простой, запуганной мужем, и умерла рано, как цветок, так и не успевший расцвести. Отец…

Она грустно усмехнулась.

Что о нем-то говорить? Как говорит тетя Катя, «грех объял его, сотворив своим рабом, и погубил его душу». Впрочем, раньше-то, по воспоминаниям тети Кати, он был веселым, добродушным, и любил петь, и голос имел красивый… Но потом Господь прогневался на него и голос отнял, равно как и веселый нрав, спасающий душу.

Так что в кого у Любки и Виолетты появилась эта тяга к высокому — кто знает… Может быть, они вообще какие-то инопланетяне? Занесло их сюда ветром космическим, а мать с отцом нашли их в серебряной люльке с колокольчиками…

Любка и внешне напоминала жительницу заоблачных высей — красивая, такая красивая, что дух захватывает. А вот с Виолеттиной внешностью не сложилось что-то.

Она грустно вздохнула, перекатилась со спины на живот. «Придется делать пластическую операцию, — подумала она, глядя в беззвучный телевизор, где несколько умопомрачительных красоток с ненатуральными личиками кукол Барби исступленно вертели бедрами. — Сделают из меня вот такую же пупсяру…»

И отчего-то ей стало жаль и своих высоких скул, и вздернутого, покрытого россыпью веснушек носа, и даже этих чертовых белых волос. Так стало жалко, что она тяжело вздохнула. «Может быть, меня все-таки оставят такой, какая я есть? — подумала она с надеждой. — Может быть, во мне что-то все-таки правильно?»

— Как ты думаешь, а, Фриня? — поинтересовалась она у котяры, лениво развалившегося рядом с ней.