И улыбнется счастье…

О чем они говорили, он не помнил. Что-то важное и одновременно не важное, потому что по-настоящему он слышал только «я тебя люблю, Митя», а она — «я люблю тебя, Ася»…

И ничего больше…

Ничего важнее.

Алена не могла заснуть.

Она долго сидела, глядя в телевизор — тупо, не понимая, что за фильм там показывают, не щелкала по каналам, лениво наблюдая, как сменяются лица. Потом ей это надоело, она выключила телевизор и достала сигареты.

— Если не получается заснуть, можно выпить кофе.

Она так и сделала. Вот только почему-то пить кофе в одиночестве ей тоже не хотелось. Она отставила чашку и некоторое время задумчиво вертела в руках незажженную сигарету. Потом решительно поднялась. Конечно, Митя спит уже, но может быть, и не спит.

Она тихо выскользнула из номера и остановилась у двери его номера. Сначала постучала тихо, потом громче. Митя не отзывался.

— Дрыхнет, как сурок, — пробор мотала Алена.

Одиночество действовало ей на нервы. Она вдруг почувствовала себя никому не нужной, ей захотелось ударить по этой молчаливой двери ногой, со всего размаху, вышибить ее, если Митя так и не проснется. Желание было сильным, таким сильным, что она была уже готова подчиниться ему. Но сдержалась. Снова вернулась к себе и сделала еще одну неудачную попытку заснуть.

Вместо сна пришли мысли, обиженные, как и сама Алена. Почему-то она вспомнила, как Митя плыл куда-то с Виолеттой, с этой сексапилкой, натуральной блондинкой с небесными глазами. Она даже зажмурилась, такой яркой была картинка. Плыли себе куда-то вдаль — и болтали. Разве Алена виновата, что она не успела научиться плавать? Разве она виновата, что она не натуральная блондинка? Зато — платиновая…

Алена тряхнула роскошной гривой волос. И — улыбнулась, потому что почувствовала себя красивой, достаточно красивой, во всяком случае, красивее Виолетты.

Она встала снова, чтобы убедиться в этом, подошла к зеркалу. Лицо без косметики показалось ей несколько блеклым, расплывчатым, и то ощущение, которое посетило ее накануне, растаяло, уступив вновь место ощущению собственной неполноценности. Снова бросились в глаза несовершенные черты лица — большой нос, пухлые губы, небольшие щелочки вместо глаз.

— Фу! — процедила недовольно Алена. — Опять по зеркалу фильм ужасов показывают…

Плохое настроение не замедлило вернуться, и теперь уж точно Алене не заснуть. Зря она пошла на поводу у собственного желания посмотреть в зеркало, зря, тем более что и желание-то было глупым, детским, наивным…

— И нет у тебя ничего, кроме крашеных волос, — подытожила она. — Посему прибегнем-таки к косметике.

Ровно час она провела у зеркала, тщательно работая над своим лицом. И только после этого действа, почти религиозного служения своей внешности, она осталась вполне удовлетворена. Теперь ее лицо было загадочным, таинственным и красивым.

Конечно, оставаться наедине с обретенной красотой не хотелось. Она надела свое великолепное красное платье и вышла из номера. Снова постучала в Митину дверь — бесполезно. Митя спал и, как видно, просыпаться не собирался. Алена в задумчивости постояла возле его номера несколько минут и решительно отправилась вниз. В бар…

Аське казалось, что она не идет, а плывет или летит — тихо и спокойно — над притихшей землей, и нет вокруг никого — только они: она и Митя, вдвоем в целой вселенной.

Он что-то рассказывал ей про звезды, смотря в небо. Она пыталась слушать его, но на самом деле ей было все равно, как называют звезды люди, потому что наверняка на самом-то деле эти звезды думают, что их зовут по-другому. Звезд было много, потому что уже был август, парад драконид, как сказал Митя. Звезды уже созрели, как яблоки, и готовились падать на землю, остывая по дороге.

От этого Аське стало немного грустно, точно это она была звездой, готовящейся остыть и упасть на землю. Она почувствовала, как к горлу подступил комок. «Точно что-то случилось или случится, мне из горла высасывает ключицы», — вспомнила она известное стихотворение и остановилась на мгновение.

«Странно, — подумала она. — Я ведь сейчас счастлива. Почему же такое состояние? Неужели человек даже в счастливые свои мгновения не может отрешиться от грусти и тревоги?» Ей стало обидно, ведь времени для грусти и тревог в жизни предостаточно, а вот для счастья, говорят, отводится совсем мало. Так почему же и сейчас она допускает эти мысли в голову?

— Что с тобой? — спросил Митя, уловив ее настроение.

— Так, ничего… Иногда со мной это бывает, — тихо сказала Аська. — Как смерч налетает. В голове тихо, спокойно, и вдруг — как удар молнии. И тогда я, бывает, даже плачу, так нестерпимо сильно предчувствие какой-то беды, ее неизбежность.

— Бедняжка моя, — ласково прошептал он, касаясь губами ее затылка.

— Самое грустное, что я ничего не могу изменить, может быть, оттого и плачу, — вздохнула она.

— Теперь тебе лучше? — спросил он. — Не так страшно?