И улыбнется счастье…

Карло Гонсало попытался закрыть ее собой, но ведь он тоже был невидимым.

— Как… поживаешь, доченька?

Виолетта молчала, молясь только об одном — чтобы он ушел. А еще лучше — умер. На месте.

От него пахло сивухой и еще какой-то специфической гадостью. Виолетта не знала, что это такое, но так от него пахло всегда, когда он…

— Не трогай ее! — услышала Виолетта отчаянный крик сестры.

Его рука уже лежала на Виолеттиной спине.

— Выйди, Любушка, — нарочито мягко сказал отец. — Выдь от греха подальше…

— Оставь ее, — грозно повторила Люба. — Оставь, пока я тебя не убила.

Рука вздрогнула, но все еще оставалась там, на своем месте, опустившись чуть ниже.

— Лю-ба, — грозно проговорил отец. — Знаешь ведь, Любушка, я дурного своим детям не сделаю… Придется тебя жизни поучить, Люба.

— Тебе учить? — насмешливо протянула Люба. — Тебе, скотине? Пьянь! Урод! Извращенец! Мало тебе меня, за малышку принялся, да? На такого урода, как ты, ни одна нормальная баба не польстится!

Голос Любы стал резким, почти визгливым — и Виолетта испугалась.

— Не надо, Люба, — попросила она. — Он же тебя и взаправду пришибет.

— Да все лучше, чем смотреть на его рожу, — не унималась Люба.

Рука замерла, потом Виолетта почувствовала освобождение, но все еще боялась обернуться и увидеть то, что происходило за ее спиной: крики, мат, глухие удары — и пронзительный Любин крик.

А потом тишина и пьяные всхлипывания отца: «Я не хотел, Любушка. Что я наделал…»

Виолетта зажмурилась, молясь, чтобы все это оказалось дурным сном. Открыв глаза, она все же обернулась и закричала.

Люба лежала на полу, раскинув руки, уставившись в потолок, как мертвая. Виолетта бросилась к ней, оттолкнув отца, разом протрезвевшего от содеянного, и прошептала тихо, дотрагиваясь до Любиной щеки:

— Люба? Ты… жива?

Это было самым лучшим — смотреть, как летят на пол длинные кудряшки стружек, и слушать рассказы Билла. Митя старался проводить в его мастерской как можно больше времени. Билл напоминал ему нерушимую стену, за которой он может спрятаться от ветра, бури и грозы.

Тем, которых Билл отказывался касаться в их беседах, почти не было. В отличие от родителей, старавшихся не обсуждать с Митей многое, очень многое, Билл относился к Мите как к равному. Этот светловолосый гигант слишком уважал мальчишку, чтобы уходить от откровенных разговоров — пусть даже скользких. «Он же умный малыш, — говорил себе Билл. — Сам отличит зерна от плевел… Но помочь ему надо. Чтобы с ним не случилось беды…» Только об одном отказывался пока говорить Билл с Митей. О женщине на портрете…

Митя заметил этот портрет сразу, в первый же день. Огромные грустные глаза, тонкие черты лица и задумчивая улыбка.

— Кто это? — спросил он тогда. Воображение тут же нарисовало ему романтическую картину — Билл смотрит, как эта неземная красавица уходит от него вдаль, как Фрези Грант по волнам, и молчит, стараясь изо всех сил скрыть свои настоящие чувства.

Билл ничего не ответил, опустив голову так низко, что Митя, как ни старался, не мог увидеть его глаз.

— Ты ее любил? — снова спросил Митя.

— Я ее люблю и теперь… Но не надо об этом, — сказал Билл.

И вот теперь он сам решил рассказать об этой своей любви. Митя не знал почему — может быть, одинокая душа Билла слишком долго жила этой болью?

— Это Тэмм, — сказал он. — Я когда-то был счастлив. Но человек иногда, малыш, не в силах удержать свое счастье… Или не понимает, что его надо беречь изо всех сил, потому что дни жизни коротки… Иногда даже короче, чем нам кажется.

Он замолчал, и Митя терпеливо ждал какое-то время, но потом не выдержал:

— Она…

— Она умерла, — прервал его Билл. — Я просто не смог ее удержать на этой земле… Помни, малыш, свою возлюбленную надо крепко-накрепко привязать к земле. Любимые наши так и норовят отправиться на небеса, и стоит нам только ослабить наши объятия, они могут убежать туда так быстро, что ты не успеешь даже охнуть…

Митя дотронулся до его руки, почувствовав, что за мягкой иронией Билла скрывается боль. Эх, если бы он мог ему помочь…

— У нас должен был родиться сын, — сказал Билл. — Сейчас ему было бы столько же лет, сколько тебе… Мне хочется думать, что он был бы похож на тебя.

На землю опускался вечер.

— Пойдем, я отвезу тебя домой, — поднялся Билл. — Становится поздно…

Митя не хотел уходить, но родителей и так беспокоила его дружба с этим странным американцем.

Они долго ехали по залитой огнями дороге молча. Каждый думал о своем, и отчего-то Мите вдруг пришло в голову, что это их последняя встреча. Больше им не суждено увидеться никогда…

Когда он открыл дверцу машины, он сразу увидел мать и услышал ее голос:

— Митя! Сколько же можно тебя ждать? Собирайся, мы уезжаем…

— Куда? — спросил он с замиранием сердца.

— Домой, — ответила мать. — Мы уезжаем в Россию…

Он обернулся, но Билл уже уехал. Остались только черная пустота шоссе и начинающееся одиночество.

Он даже не успел с ним проститься.

Глава вторая 1985 год, весна

Самолет приземлился.