И в беде мы полюбим друг друга

– Когда мы снимаем публику, мы в первую очередь снимаем VIP-персон. Свет в студии очень яркий, и он может исказить ваше лицо, понимаете?

– Да, но я совсем не хочу, чтобы меня снимали.

Появилась визажистка со своими причиндалами.

– Ой, да вы не стесняйтесь, – защебетала моя сопровождающая. – Всем нравится сниматься в телепередаче. И не волнуйтесь, сейчас вам слегка наведут глянец, а потом немного попудрят, чтобы лицо не блестело.

И, не дожидаясь моего согласия, подозвала визажистку, которая стояла наготове.

– И еще вам придется снять шарфик, – сказала сопровождающая, хмуря брови. Она смотрела на меня так, словно пыталась понять, какого рода травму я получила в детстве, что решила намотать на себя такой ужас. – Он… слишком яркий для камер.

Сопровождающая ушла, и визажистка принялась за дело.

– Вы знаете, кто будет снимать эту передачу? – поинтересовалась я.

– Нет, к сожалению, я ни с кем из технического персонала не знакома.

– А чему она будет посвящена?

– Не имею ни малейшего представления. Меня пригласили на один вечер, сказали, кому я должна сделать макияж и потом его снять. Я здесь не работаю. Но я поняла, что сюжет передачи засекречен. У телевизионщиков, вы же знаете, паранойя, их все пугает – журналисты, блогеры, слухи.

Как только визажистка закончила наводить глянец (если можно назвать глянцем сантиметр краски, который она наложила мне на лицо), двери открылись, и в зал впустили остальных зрителей. Девушка, которая меня сопровождала, быстренько всех рассадила, следуя весьма нехитрому правилу: тех, что посимпатичнее, на первые ряды поближе к сцене, остальных подальше. Меня тоже посадили поближе.

На сцену вышел молодой человек и громко представился в микрофон. Попросил чувствовать себя желанными гостями и сплотиться, чтобы «поддавать огоньку». Объяснил, что будет общаться с нами жестами, и показал, о чем будет нас просить. Я поняла, что попала в большой детский сад, и еще поняла, что играть мне с ними совсем не интересно. После этого он попросил выключить мобильные. Я стала рыться в сумке, ища, куда положила свой, и почувствовала странную тяжесть в одном из карманов. Заглянула в него и обомлела. Там лежал пистолет, который так хотел подарить мне мой сосед. Я быстренько закрыла сумку и осторожно покосилась на окружающих: а вдруг они тоже его увидели? Как же этот параноик ухитрился сунуть его мне в сумку? Потом я вспомнила, как он разгуливал по моей квартире, рассуждая о всевозможных опасностях, а когда я стала говорить по телефону, отправился домой и просил не провожать, мол, сам прекрасно найдет выход. Так что возможность у него была. Я тяжело вздохнула. Мне теперь стало еще неспокойнее. А если бы на входе у меня проверили сумку, что бы со мной было? Меня бы точно заподозрили в намерении совершить террористический акт и вывели в сопровождении полицейских. А я еще любезничала с этим больным на голову старикашкой! Да с кем я, спрашивается, не любезничаю?! За это мне всегда и достается. Я решила, как только мне представится возможность, выкинуть эту черную штуку куда подальше.

В зале погас свет, и операторы заняли свои места. Я видела, как поворачиваются камеры, и изо всех сил вытягивала шею, чтобы рассмотреть тех, кто стоит за ними. Операторов было, наверное, человек шесть, но рассмотреть их было практически невозможно: во-первых, из-за темноты, а во-вторых, из-за размера самих камер. Я пожалела, что не смогла увидеть Романа до начала передачи. Пожалела, но не огорчилась.

Кто-то за кулисами дал знак, что передача начинается. Разогреватель на сцене поднял руки – знак, что публика должна радостно кричать и аплодировать.

Появился ведущий. Я его немного знала, потому что видела в нескольких программах, но имя вспомнить не смогла. Красивый такой молодой человек, стройный, худощавый, лет под тридцать. Он встал в середине сцены и заговорил:

– Дамы и господа! Всем добрый вечер и добро пожаловать на передачу, которая станет событием в истории телевидения. Она называется «Сегодня, может быть»!

(Аплодисменты.)

Я опять попыталась рассмотреть операторов, но безуспешно. Они передвигались в строгом порядке, каждый по своей зоне. Только две камеры постоянно находились в движении и снимали публику. Одна из них приблизилась ко мне, и я на секунду увидела оператора. Искреннее разочарование. Толстяк небольшого роста. Он мне совсем не понравился. Я попробовала встретиться с ним взглядом, чтобы понять, узнает ли он меня, но он был занят своей камерой, старался угодить режиссеру выигрышными планами. На двух громадных экранах, которые находились напротив нас, я увидела среди публики себя и внутренне улыбнулась, вообразив восторженный вскрик Сандрины, а потом Марианну, которая наклонилась к экрану, чтобы получше меня рассмотреть.

А здесь я видела еще множество разных дамочек, которые всеми силами стремились попасть в кадр.