И в горе, и в радости

Было уже поздно, когда я вернулась в Дом Представительского Класса, позже десяти. Я попала под дождь. Волосы прилипали к спине. Я вытерла глаза, и кончики пальцев стали черными от туши. Патрик сидел в гостиной. Он заказал еду на одного и смотрел новости.

Он не спросил, где я была. Я не собиралась рассказывать ему и до этого момента – вообще говорить с ним, когда вернусь домой, но ярость от того, что я зашла и увидела, как Патрик занимается обычными делами, была настолько сильной, что глаза залило жаром и белизной. Отныне он не имел права ни на созданный им для себя обычный вечер, ни на какое-либо удовольствие от домашней жизни, ни на ее главные ритуалы и маленькие общие удовольствия. Из-за того, что он сделал, я осталась без них и никогда их не заполучу, сколько бы времени мне еще ни осталось.

Я подошла и встала между ним и телевизором. Я подняла большой палец, все еще завернутый в пищевую пленку, и сказала, что была в Лондоне, сделала татуировку. В наступившей тишине он двигал вилкой по пластиковому контейнеру, выискивая в рисе кусок чего-нибудь, во что можно ее воткнуть. Когда я спросила, не хочет ли он узнать, что это за татуировка, Патрик сказал «как хочешь» и продолжил возиться с вилкой.

– Это карта Гебридских островов. Хочешь знать, почему я ее набила? Хорошо, я расскажу тебе – это отсылка к морским новостям, Патрик. Циклон, иногда благоприятно и так далее. Та смешная шутка, которую я однажды отпустила, помнишь? О том, что это метафора моего душевного состояния. Ты спросишь, почему сейчас? Потому что я была у нового врача, который дал мне объяснение этого состояния. В середине мая, прежде чем ты спросишь. Так что да, уже семь месяцев.

– Я знаю.

– Что знаешь?

– Что ты ходила к психиатру.

– Что? Как?

– Ты же расплатилась моей картой. Имя Роберта было в квитанции.

Следующая волна ярости лилась из стольких источников, что я смогла осознать лишь один: как сильно я ненавидела то, что Патрик назвал его по имени.

– Если ты не хотела, чтобы я знал, тебе, видимо, следовало заплатить Роберту наличными.

– Не называй его так. Он не твой друг. Ты даже никогда не встречался с ним.

– Отлично. А у тебя ____________________, это ты хотела рассказать?

Я сказала «о господи».

– Откуда ты знаешь? Ты ему звонил?

Я сказала Патрику – закричала, – что ему нельзя было этого делать, хотя не залитой яростью частью разума я осознавала, что он не звонил, а даже если бы и звонил, Роберт не рассказал бы ему о моем диагнозе.

И Патрик, который никогда не был саркастичным, сказал:

– Правда? Я этого не знал. Что, есть такая штука, как конфиденциальность врача и пациента?

Как ребенок, я топнула ногой и велела ему заткнуться.

– Скажи, откуда ты знаешь.

– Я знаю это лекарство.

– Какое лекарство?

– Которое ты принимаешь. – Он бросил вилку в контейнер и положил его на кофейный столик.

– Я не говорила тебе, что что-то принимаю. Ты рылся в моих вещах?

Патрик спросил, серьезно ли я.

– Ты все раскидываешь, Марта. Ты даже пустые упаковки не выбрасываешь. Ты просто засовываешь их в ящик или оставляешь где-нибудь на полу, чтобы я мог их подобрать. То есть я предполагаю, что ты оставляешь их, чтобы я подобрал, потому этим мы и занимаемся, не так ли? Ты соришь, а я убираю за тобой, как будто это моя работа.

Мои ладони были сжаты в кулаки так сильно, что казалось, они пульсируют.

– Если ты все знал, почему не сказал мне?

– Ждал, что сама расскажешь, но ты не рассказывала. А потом через какое-то время мне показалось, что ты и не собираешься, а я понятия не имел почему. Совершенно ясно, да, – добавил он. – У тебя явно ____________________.

Когда я заговорила, то почувствовала, как мышцы вокруг рта напрягаются и уродуют меня.

– Серьезно, Патрик? Явно? Если это так охеренно явно, почему ты не понял этого раньше? Это вопрос к твоей компетентности? Типа, человеку нужно физически истекать кровью, чтобы ты понял, что он нездоров? Или тебя как мужа не интересует благополучие жены? Или это просто полная пассивность? Твое абсолютное, безоговорочное принятие того, как обстоят дела.

Он сказал «хорошо».

– Этот разговор никуда нас не приведет.

– Нет! Не уходи.

Я двинулась, словно могла помешать ему выйти. Патрик не встал, вместо этого откинулся на спинку дивана.

– Не могу с тобой разговаривать, когда ты такая.

Я ответила:

– Я такая только из-за тебя. Я хорошо себя чувствую. Я чувствую себя хорошо уже несколько месяцев. Но из-за тебя ощущаю себя сумасшедшей. Разве это тоже не было ясно? Ты не задавался вопросом, почему, вместо того чтобы относиться к тебе лучше, я относилась хуже?

– Да. Нет. Не знаю. Твое поведение всегда было… – он сделал паузу, – хаотичным.

– Иди на хер, Патрик. А знаешь почему? Не знаешь. Потому что я всегда хотела ребенка. Все это время, всю свою жизнь я хотела иметь ребенка, но все говорили мне, что это опасно.

Очень медленно Патрик сказал: