И в горе, и в радости

Александра никогда не пила так рано. Но чашка кофе сейчас была необходима. Пусть даже с коньяком. Иначе не выдержать.

Женщина с незаметной внешностью принесла и поставила на инкрустированный столик перед Александрой поднос — огненная турка с кофе, чашки, пузатые бокалы, какие-то тартинки и пирожные. Александра даже не успела сообразить, когда Краснов приказал доставить все эти роскошества в кабинет. Или прислуга нынче читает мысли на расстоянии?

Хозяин встал, достал из бара бутылку коньяку.

— Кажется, неплохой, — заявил он после неестественно пристального изучения этикетки.

— Наверное, самый лучший. — Александре удалось вложить в это замечание весь скупо отпущенный природой сарказм. Но Краснов этого не заметил. Вполне убедительно не заметил. Близкие знали эту его манеру — пропускать мимо себя все то, что не может причинить реального вреда. Он словно загораживался невидимым щитом, становился совершенно непроницаем. Впрочем, сарказм тут и впрямь неуместен. У Краснова всегда все самое лучшее. «Именно поэтому он на мне и не женился», — припомнила Александра. У него должна быть самая лучшая жена! Но жена у него так и не появилась. И у Александры нет мужа. Краснов стал первым ее мужчиной. И остался единственным.

Кофе был огненно горяч и вкусен. Коньяк придал ему необыкновенный аромат. Александра всегда была чувствительна к запахам и сейчас безошибочно определила, что для Краснова эта рюмка коньяку — не первая на сегодня. Хотя только пробило полдень. Мало того — сквозь сандалово-кожаный аромат его одеколона, сквозь ментоловый холод дыхания, сквозь кофе и коньяк она уловила шлейф вчерашнего алкоголя. Не запах, скорее намек на запах, но просвещенному достаточно.

— Я тебя слушаю, — сказал он, подавая знак всей своей холеной физиономией — приподнялись густые брови, вздрогнул вопросительно уголок рта, внимательно взглянули шарики ртути. — Тебе нужна помощь. Деньги?

— Нет. Разве я когда-нибудь приходила к тебе за деньгами?

— Мне кажется, в этом не было необходимости.

Краснов деликатно указал Александре на ее шесток. В этом и впрямь необходимости не было. Деньгами он обеспечивал свою несостоявшуюся супругу исправно, ежемесячно. Сначала это были доллары в безликих белых конвертах, их привозил немолодой, смахивающий на Челентано мужчина, шофер Краснова. Потом они стали приходить на личный счет Киры. Не слишком много, не слишком мало. Необходимо и достаточно. Так что он прав.

— Что-нибудь с девочкой?

Наконец догадался спросить.

— Да. Кира… Она пропала.

Встал, заходил по кабинету.

— Поясни.

Тут Александре требовалось все самообладание, чтобы не вскочить, не заорать по-базарному, не устроить истерики.

— Она ушла из дома. Это в лучшем случае. В худшем — стала жертвой преступления.

— Ты заявила в милицию?

«Да! А ты как думал! Что я буду сидеть в своем кабинете и жрать коньяк до обеда, а потом приду к тебе на кофе с тем же коньяком?» Но вместо этого Александра произнесла:

— Да. Конечно. Они убеждают меня, что Кира именно ушла из дома. Что она вернется или как-нибудь даст о себе знать. Что никаких… Никаких криминальных трупов у них не появлялось, что маньяков в области не водится. Что нужно просто ждать…

— Может, они и правы, — протянул Краснов, достал из хрустальной коробочки сигарету, предложил гостье.

Александра никогда не курила, по сигарету взяла зачем-то.

— Это очень крепкие, «Житан», — предупредил ее бывший — муж? возлюбленный? Бывший отец ее бывшей дочери?

Такую мысль Александре не следовало допускать в голову. Она разревелась. Слезы ее определенно не украсили. На щеках сразу же появились красные пятна, мгновенно отекли веки и волосы под слоем лака стали безжизненно-тусклыми. К тому же макияж, нанести который Александре стоило трудов и самообладания, погиб. От этого ей стало еще горше.

— Успокойся, дорогая. — Голос Краснова звучал непривычно мягко. На него всегда действовали женские слезы. К тому же он никогда не видел Александру плачущей. Он никогда не видел ее жалкой, униженной, опустошенной. — Успокойся. Вот, возьми платок.

Она не взяла платок — в последнюю секунду подумала, что не хочет оставлять на изысканном английском полотне потеки туши, мазки помады, постыдную слизь. Александра достала из сумочки пачку бумажных салфеток, утерлась. Краснов стоял рядом с ней, пристально смотрел, как она утирается, сморкается, громко прерывисто вздыхает. В его взгляде было сочувствие и что-то еще неуловимое — так автомобилист смотрит на раздавленную им кошку. Дворовую, бродячую, полосатую, никому не нужную и не милую кошку. Живая все же тварь, да.

— Успокойся. Я обещаю — мы ее найдем. Я подниму все свои связи. Ты меня слышишь?

— Да, — ответила Александра, уводя глаза с линии огня его взгляда. — Живая тварь, да. Помоги мне. Помоги нам. До свидания. Сделай что-нибудь. Я знаю, ты можешь. Ты можешь почти все. Ты не мог стать отцом своей дочери. Ты не мог стать моим мужем. Ты не… Но ты можешь ее найти. Я знаю.