И в пепел обращен

Оставшись одна, она приблизилась к доктору. Тот встретил ее усталой улыбкой.

– Вас послали сестры Медовар?

– Меня никто никуда послать не может, – с раздражением ответила Луна. – Я, доктор Эллин, пришла приглядеть за тобою сама.

Общее горе и заботы об Энтони в последние часы его жизни связали обоих странными узами, благополучно преодолевшими высоту ее положения. Все это неким непостижимым образом, минуя любые промежуточные стадии, сделало их не чужими друг другу, но союзниками столь близкими, словно оба знакомы многие годы.

– Они ушли отсюда меньше часа назад, – пояснил Эллин, бросив промокший насквозь носовой платок на поднос проходившего мимо пака. – По-моему, чтобы пополнить запасы провизии.

Луна удивленно подняла бровь.

– Ушли они не меньше часа, а добрых полдня назад, а вскоре была доставлена и провизия. Теперь они отдыхают. Что и тебе не мешало бы.

Изумление доктора казалось вполне искренним, и Луна криво улыбнулась.

– Время здесь ведет себя странно, а ты к сему еще не привык.

– Очевидно, да.

Плюхнувшись на ближайший ящик, Эллин прислонился спиною к стене. Он вполне мог соблюдать этикет, когда чувствовал в этом надобность, но здесь, за работой, в своей стихии, вел себя более раскованно, предпочитая поберечь силы для тех, кого пытался спасти.

– Я непременно отдохну, обещаю. По правде говоря…

С этим он замолчал, погрузившись в раздумья, а Луна щелкнула пальцами, подзывая к себе одного из хобов. За время беркширского изгнания она запомнила имена всех подданных, последовавших за ней, но те, кто остался в стороне, зачастую были ей незнакомы. Придворных-то, разумеется, знала, но тех, кто держался за пределами сверкающего великолепия дворца, избегая изящных насмешек избранных, порой не могла узнать даже в лицо.

– Меда доктору Эллину, – велела она.

Этот напиток сестры Медовар доставляли во дворец целыми бочками, хотя когда они успевали его готовить, оставалось только гадать.

От поднесенной кружки Эллин отказываться не стал. Поначалу он опасался возможных последствий, но Гертруда заверила доктора, что для смертного ее мед безвреден.

– Думаю, приют наш пора закрывать.

– Вот как?

Кивнув, Джек обвел комнату широким взмахом руки.

– Взгляните: здесь уже куда меньше народу, чем было. Зима; чума идет на убыль. Думаю, поветрию еще далеко не конец, но ведь я помню, чем содержание здесь грозит людям. А если, упаси Го… – Едва не поперхнувшись этим словом, он оборвал фразу. – А, да. Если, так сказать, противу наших чаяний, следующее лето окажется таким же скверным, как и прошлое, наш небольшой чумной барак можно открыть заново. Но до тех пор мы вполне можем вернуть этих людей домой, в Лондон.

«Да мне едва ли не хочется возразить!»

Столь поздно выступившая на защиту Лондона, Луна отнюдь не желала прекращать начатое, однако, уступив просьбе Эллина об устройстве внизу чумного барака, она вряд ли могла возражать против совета закрыть его.

– Да, я и сама заметила: в торговле оживление.

– Именно. И король наш может вскоре вернуться. И не только король.

Тут Эллин умолк, уткнулся взглядом в кружку и, наконец, негромко, едва уловимо, пробормотал:

– Леди Уэйр уже здесь.

Луна замерла.

– Но не опасно ли? – спросила она.

– Опасности, – хмыкнул Эллин, – отроду не были ее главной заботой.

Дети Энтони выросли, разъехались, кто куда. Благословения, полученные ими в колыбели, предохранят их от бед, насколько сие возможно, а более они Луну ничем не интересовали. Кое-кто из дивных полагал, будто королева прочит в преемники Принцу Камня его старшего, но подобное в планы Луны вовсе не входило. Во-первых, королеве, а во-вторых, дивной, со стороны Генри ей, кроме откровенной вражды, рассчитывать было не на что. А вот Кэтрин Уэйр Энтони любил и, несомненно, хотел бы, чтобы ее не оставили без заботы.

– Благодарю за предупреждение, – прошептала Луна, а после возвысила голос. – Что ж, если ты полагаешь приют более ненужным, давай распорядимся вернуть пациентов по домам.

Ломбард-стрит, Лондон, 13 декабря 1665 г.

Церковная служба тянулась долго: молитвы за упокой душ погибших от чумы, просьбы к Господу Богу оборонить уцелевших… Многие, гуськом покидавшие церковь Святого Николая по ее завершении, носили глубокий траур – приход этот был из богатых, и тех, кто до сих пор мог позволить себе изрядно вздорожавшие черные ткани, среди прихожан хватало.

Подкрепленная жертвенным хлебом, Луна могла бы войти внутрь. Однако такое лицемерие – это уж чересчур, и посему она терпеливо ждала на зимнем морозце, пока не заметила в толпе скорбящих осунувшегося лица и седин леди Уэйр. Последовав за нею в безопасном отдалении, Луна проводила ее от церкви до дома на Ломбард-стрит, а после, выждав достаточно, чтоб та не заподозрила слежки, перешла улицу и постучалась в двери.

На стук вышла сама леди Уэйр. При виде Луны в привычном, да к тому же знакомом вдове Энтони облике Анны Монтроз ее усталый взгляд затвердел. Разумеется, облик был должным образом изменен – ведь со дня прежней их встречи прошел не один год, – но не слишком.

– Что вам угодно? – спросила леди Уэйр.