– Я предлагаю поднять тост за то, чтобы над всеми германскими военными преступниками как можно скорее свершилось правосудие и чтобы они все были сурово наказаны… Думаю, что таких нацистских преступников наберется немало…
Согласно иностранным источникам, Сталин назвал и цифру – 50 тысяч – и высказал уверенность, что и для всего мира, и для Германии было бы благом, если бы этих преступников расстреляли. Те же очевидцы утверждают, что как только речь Сталина перевели, Черчилль вскочил и стал горячо возражать. Надо упомянуть, что британский премьер к тому времени успел отдать дань столь восхваляемому им армянскому коньяку. Этим, видимо, и была вызвана его горячность:
– Подобный взгляд коренным образом противоречит нашему английскому чувству справедливости! – почти выкрикивал он. – Англичане никогда не потерпят такого массового наказания…
Но на Сталина ни сами слова, ни тон Черчилля не произвели впечатления. Спокойно и со скрытой насмешкой он объяснил, что никто не собирается казнить нацистских преступников без суда и следствия, но наказания при том размахе преступлений, который имеется на оккупированной территории, заслужили, несомненно, многие гитлеровцы. И Сталин обратился за подтверждением к Рузвельту. Тот оказался в сложном положении, но не замедлил с ответом:
– Как обычно, мне придется выступить в качестве посредника в этом споре. Необходимо найти какой-то компромисс. Быть может, вместо казни пятидесяти тысяч военных преступников мы сойдемся на сорока девяти тысячах пятистах?
Черчилль успокоился, и остаток вечера прошел весьма благопристойно.
Утром 30 ноября Черчилль имел личную беседу со Сталиным, и можно сказать, что тон ее до известной степени был извинительным. А во время совместного завтрака Рузвельт торжественно объявил:
– Я намерен сообщить маршалу Сталину приятную для него новость. Дело в том, что сегодня объединенные штабы с участием британского премьера и американского президента приняли следующее предложение:
«Операция «Оверлорд» намечается на май 1944 года и будет проведена при поддержке десанта в Южной Франции…»
Это была действительно приятная новость, но Сталин ничем не выдал радости.
– Я удовлетворен этим решением, – произнес он тихо, не поднимая головы.
Сталин, конечно, не заблуждался – решение это было принято в первую очередь потому, что союзники (и прежде всего Черчилль) понимали: вполне возможно, что Красная Армия и одна расправится с вермахтом и тогда политическое лицо Европы может измениться коренным образом.
Вечером состоялся прием в английском посольстве: премьер-министру исполнилось шестьдесят девять лет. Вокруг именинного пирога с горящими свечами собралась большая и блестящая компания. Преподносили подарки: Сталин – каракулевую шапку и большую фарфоровую скульптурную группу на сюжет русских народных сказок, Рузвельт – старинную персидскую чашу и исфаганский ковер. Виновник торжества, попыхивая сигарой, сиял от удовольствия.
Первый тост произнес Сталин:
– За моего боевого друга Черчилля! – Он подошел к английскому премьеру, обнял его за плечо и пожал руку.
Тост следовал за тостом. Черчиллю очень понравился русский обычай произносить тосты, и гости большую часть времени провели стоя. Глава британского правительства произнес ответный тост за Сталина. Маршал, заявил Черчилль, может быть поставлен в ряд с крупнейшими фигурами русской истории и заслуживает звания Сталин Великий.
Но Сталин с этим не согласился.
– Почести, которые воздают мне, – отвечал он, – в действительности принадлежат русскому народу. Очень легко быть героем и великим лидером, если приходится иметь дело с такими людьми, как русские… Красная Армия сражается героически, но русский народ и не потерпел бы иного поведения со стороны своих вооруженных сил. Даже люди не особенно храбрые, даже трусы становятся героями в России…
Рузвельт выразил надежду, что Советское правительство восстановит отношения с польским эмигрантским правительством. Но Сталин тут же показал, почему Советское правительство этого не может сделать:
– Агенты польского правительства, находящиеся в Польше, связаны с немцами. Они убивают партизан. Вы не можете представить, что они там делают.
– Это больной вопрос, – вступил Черчилль и стал пространно объяснять, почему британское правительство заинтересовано в польских делах.
В ответ Сталин заявил:
– Я должен сказать, что Россия не меньше других, а больше других держав заинтересована в хороших отношениях с Польшей, так как Польша является соседом России. Мы – за восстановление, за усиление Польши. Но мы отделяем Польшу от эмигрантского польского правительства в Лондоне. Мы порвали отношения с этим правительством не из-за каких-либо наших капризов, а потому, что польское правительство присоединилось к Гитлеру в его клевете на Советский Союз…
Пока переводились эти фразы, Сталин достал из лежавшей перед ним папки листовку. Это был кусок плотной, потрепанной бумаги, на котором изображалась голова с двумя лицами, как у древнеримского бога Януса. Голова имела два профиля: Гитлера и Сталина.