Сталин поднял листовку над столом, чтобы ее все видели.
– Вот что распространяют в Польше агенты эмигрантского правительства. Хотите взглянуть поближе?
Брезгливо, двумя пальцами, Черчилль подержал листовку и передал ее Рузвельту. А Сталин продолжал:
– Какие у нас могут быть гарантии в том, что эмигрантское польское правительство в Лондоне снова не сделает то же самое? Мы хотели бы иметь гарантию в том, что агенты польского правительства не будут убивать партизан, что эмигрантское польское правительство будет действительно призывать к борьбе против немцев, а не заниматься устройством каких-либо махинаций…
Когда Черчилль заявил, что союзники хотят сильной, независимой Польши, дружественной по отношению к России, и что польские границы надо пересмотреть, Сталин продолжал:
– Речь идет о том, что украинские земли должны отойти к Украине, а белорусские – к Белоруссии, то есть между нами и Польшей должна существовать граница 1939 года, установленная Советской Конституцией…
Последовала оживленная дискуссия, с той и другой стороны были предъявлены карты с обозначенной на них «линией Керзона», и наконец Черчилль (именно он, запомним это!) внес предложение: «…Очаг Польского государства и народа должен быть расположен между так называемой линий Керзона и линией реки Одер…» Но конкретных решений по польскому вопросу конференция не приняла, и можно было предвидеть в будущем острые споры.
Хмурым утром 2 декабря Рузвельт и Черчилль улетели. В середине дня покинула Тегеран и советская делегация. Путь тот же: самолетом до Баку, оттуда поездом. Длительная остановка была только одна: в Сталинграде. На машине Сталин проехал по городу, где десять месяцев назад гремело сражение.
Утром 6 декабря прибыли в Москву.
Победа
Обладая мощной армией и полностью сохраняя в своих руках стратегическую инициативу, Советское Верховное Главнокомандование деятельно готовилось к летней кампании 1944 года. Тщательный анализ сложившейся стратегической обстановки убеждал руководителей Красной Армии, что на решающий успех в 1944 году следует рассчитывать в Белоруссии и на Западной Украине, так как разгром врага в этом районе позволял наиболее коротким путем вывести советские армии в самое сердце гитлеровского государства. Уже в марте 1944 года начались предварительные обсуждения намечавшейся операции.
На протяжении апреля замысел кампании неоднократно обсуждался и уточнялся у Верховного Главнокомандующего. К середине мая разработка плана Белорусской операции была закончена. Название операции – «Багратион» – дал, как и всегда, Верховный Главнокомандующий – на этот раз в честь русского полководца Петра Ивановича Багратиона.
В Ставке план обсуждался 22 и 23 мая. В первый день Жуков, Василевский и Антонов в Генштабе разобрали его с командующими фронтами И. X. Баграмяном и К. К. Рокоссовским (В. Д. Черняховский из-за болезни прибыл 24 мая). На следующий день, 23 мая, Верховный Главнокомандующий принял всех упомянутых участников разработки плана и членов военных советов фронтов.
Доклад командующего фронтом Рокоссовского прошел не совсем гладко. При обсуждении действий на Бобруйском направлении Рокоссовский предложил:
– Здесь оборону противника надо прорывать двумя ударными группировками, действующими по сходящимся направлениям – с северо-востока – на Бобруйск – Осиповичи и с юга – на Осиповичи.
Такое решение вызвало у Верховного Главнокомандующего вопрос:
– Почему вы распыляете силы фронта? Не лучше ли объединить их в один мощный кулак, протаранить этим кулаком оборону противника? Прорывать оборону нужно в одном месте.
– Если мы будем прорывать оборону на двух участках, товарищ Сталин, мы достигнем существенных преимуществ.
– Каких же?
– Во-первых, нанося удар на двух участках, мы сразу вводим в дело большие силы, далее мы лишаем противника возможности маневрировать резервами, которых у него и так немного. И, наконец, если мы достигнем успеха хотя бы на одном участке, это поставит врага в тяжелое положение. Войскам фронта будет обеспечен успех.
– Мне кажется, – настаивал Сталин, – что удар надо наносить один, и с плацдарма на Днепре, на участке 3-й армии. Вот что, подумайте, а потом доложите Ставке свои соображения.
В соседней комнате Рокоссовский еще раз обдумал предложение и утвердился в мысли: он будет настаивать на своем. Командующий Белорусским фронтом был принципиальным и твердым человеком; не раз в жизни эта твердость спасала его в критических ситуациях.
Входя в кабинет Сталина, Рокоссовский, как и всегда, сохранял спокойствие.
– Вы продумали решение, товарищ Рокоссовский?
– Так точно, товарищ Сталин.
– Так что же, будем наносить один удар или два удара? – Сталин прищурился. В кабинете было тихо.
– Я считаю, товарищ Сталин, что два удара наносить целесообразней.
– Значит, вы не изменили своего мнения?
– Да, я настаиваю на осуществлении моего решения.
– Почему вас не устраивает удар с плацдарма за Днепром? Вы же распыляете силы!