Сталина тоже не было в Москве: с середины июля он находился в отпуске, уехал в Грузию. Только отдыхать он не умел, поэтому вместе с Орджоникидзе и Микояном ездил в Кутаиси и другие районы Грузии. В начале сентября Молотов прислал статью Зиновьева. О своих впечатлениях Сталин рассказывал на XIV съезде:
– …Там есть деревенская беднота, есть кулак, есть капиталист, есть выпады по адресу Бухарина, есть эсеровское равенство, есть Устрялов, но нет середняка и кооперативного плана Ленина, хотя статья и называется «Философия эпохи». Когда товарищ Молотов прислал мне эту статью (я был тогда в отъезде), я ответил грубой и резкой критикой. Да, товарищи, человек я прямой и грубый, это верно, я этого не отрицаю. (Смех в зале.)
Накануне октябрьского Пленума в ЦК поступило письмо, подписанное Зиновьевым, Каменевым, Сокольниковым и Крупской, выступавшей по ряду, вопросов вместе с оппозицией. Основные установки оппозиции сводились к обвинениям ЦК в «либеральном» отношении к правым и нежелании считаться с увеличивавшейся якобы опасностью роста капиталистических элементов. Авторы платформы требовали общепартийной дискуссии. Пленум отверг это требование, осудил как правый уклон, так и «левый», который выражала «новая оппозиция».
XIV съезд партии открылся 18 декабря. Сталин выступил с политическим отчетом ЦК. Начал он доклад с внешнего положения страны.
Перейдя к внутреннему положению, Сталин рассмотрел возможные линии развития народного хозяйства:
– Есть две генеральные линии: одна исходит из того, что наша страна должна остаться еще долго страной аграрной, должна вывозить сельскохозяйственные продукты и привозить оборудование, что на этом надо стоять, по этому пути развиваться и впредь. Эта линия требует, по сути дела, свертывания нашей индустрии…
– …Эта линия ведет к тому, что наша страна никогда, или почти никогда, не могла бы по-настоящему индустриализоваться, наша страна из экономически самостоятельной единицы, опирающейся на внутренний рынок, должна была бы объективно превратиться в придаток общей капиталистической системы. Эта линия означает отход от задач нашего строительства.
– Это не наша линия.
– Кто не верит в это дело – тот ликвидатор, тот не верит в социалистическое строительство. Эти противоречия мы преодолеем, мы их уже преодолеваем… И без помощи со стороны мы унывать не станем, караул кричать не будем, своей работы не бросим и трудностей не убоимся. Кто устал, кого пугают трудности, кто теряет голову – пусть даст дорогу тем, кто сохранил мужество и твердость. Мы не из тех, кого пугают трудности. На то и большевики мы, на то и получили ленинскую закалку, чтобы не избегать, а идти навстречу трудностям и преодолевать их.
(В зале голоса: «Правильно!» – и аплодисменты.)
Содоклад Зиновьева был путаным, состоял в основном из цитат, набранных к месту и не к месту, и не содержал никакой положительной программы. Не в бровь, а в глаз Зиновьеву был выкрик с места, что он в докладе «крохоборством занимался».
Выступление (а по сути дела – доклад) Каменева был более логичен, более академичен, что ли. Выставив против партии и ЦК весь набор обвинений, Каменев лишь в самом конце двухчасовой речи обнародовал то главное, что вело «новую оппозицию» в бой: желание изменить руководство партии и в первую очередь убрать Сталина с поста Генерального секретаря. Под шум и выкрики делегатов с мест Каменев говорил:
– Я должен договорить до конца. Именно потому, что я неоднократно говорил товарищу Сталину лично, именно потому, что я неоднократно говорил группе товарищей-ленинцев, я повторяю это на съезде: я пришел к убеждению, что товарищ Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба…
Каменев, конечно, не ожидал той реакции слушателей, которая последовала за этими словами. Поднялся шум, делегаты кричали с мест: «Неверно!», «Чепуха!», «Вот оно в чем дело!», «Раскрыли карты!» В то время, как ленинградская делегация аплодировала Каменеву, другие делегаты кричали: «Мы не дадим вам командных высот!», «Сталина! Сталина!» Затем весь зал встал с мест и приветствовал Сталина. Послышались возгласы:
– Вот где объединилась партия!
– Большевистский штаб должен объединиться!..
Вот что говорил Ворошилов:
– Товарищ Сталин, являясь Генеральным секретарем, конечно, состоит членом Секретариата, но вместе с тем является членом Политбюро. Товарищи, к сожалению, не все присутствовали хоть когда-нибудь, хоть один раз на заседаниях Секретариата, Оргбюро и Политбюро. Но мы, члены Центрального Комитета, бываем на заседаниях Политического бюро, то есть того органа, который, по мысли товарища Каменева, должен стать выше всех органов, практически проводящих в жизнь решения нашей партии. Политику, товарищи, определяет наше Политбюро.
Член Центральной контрольной комиссии Гусев (Драбкин), соперник Троцкого в Реввоенсовете, в выступлении отверг абстрактную постановку оппозиционерами вопроса о «необъятности» власти Генерального секретаря: