Надежду Сергеевну, видимо, угнетало положение «мужней жены» – знамение того времени, когда стремление к самостоятельности достигало по временам у женщин степени болезненности. Ей хотелось занять определенное положение. Очевидно, в конце 20-х – начале 30-х годов семейная жизнь разладилась. Жена считала, что Сталин невнимателен, резок, а по временам и груб. В 1926 году, когда дочери было всего полгода, Надежда Сергеевна поссорилась с мужем, взяла детей, няню и уехала в Ленинград, к отцу, с намерением больше не возвращаться, работать и жить самостоятельно. Но повод к ссоре был невелик, обида прошла, к тому же муж позвонил по телефону и изъявил намерение приехать мириться.
– Зачем тебе ехать, – достаточно зло ответила жена, – это будет слишком дорого стоить государству. Я приеду сама.
И возвратилась в Москву.
Осенью 1932 года, когда Надежда Сергеевна оканчивала академию, у нее появился план: уехать к сестре в Харьков (Реденс работал в украинском ГПУ), устроиться там и жить отдельно от мужа. Приехавшей в гости гимназической подруге она жаловалась:
– Все надоело, все опостылело…
– Ну а дети, дети? – спрашивала гостья.
– Всё, и дети тоже…
Пить вино Надежде Сергеевне было нельзя, она знала это, поэтому сама не пила и боялась, когда пьют другие. Сталин впоследствии рассказывал домашним, что, возвратившись однажды с вечеринки в академии, она почувствовала себя очень плохо. Он уложил ее, успокаивал, и Надежда Сергеевна сказала:
– А ты все-таки немножко любишь меня!
Он любил ее, конечно, но по-своему, на свой лад…
Надежда Сергеевна постоянно спорила с мужем, который по кавказскому обыкновению за обедом давал детям хорошего виноградного вина. На упреки Сталин отвечал:
– Разве дело в вине? В Грузии все его пьют. Но мой отец не мог сдержаться, пил его слишком много, я же, как видишь, не пью… Дело в человеке.
Разлад в семье, несомненно, был. Но беда пришла неожиданно: на праздничном банкете в честь пятнадцатой годовщины Октября Надежда Сергеевна вина не пила. Муж крикнул ей грубовато:
– Эй, ты – пей!
На что жена ответила:
– Я тебе не эй! – встала и ушла из-за стола. Никто не придал ссоре серьезного значения.
Полина Семеновна Жемчужина (Молотова), чтобы не оставлять Надежду Сергеевну одну, пошла с ней погулять, они несколько раз обошли вокруг Кремлевского дворца. Когда, как показалось, Надежда Сергеевна успокоилась, отправились домой. Утром же нашли ее у кровати, в луже крови. В руке – маленький «вальтер», звук выстрела не был слышен…
Сталин спал всегда у себя в кабинете в другом конце квартиры или в маленькой комнате с телефоном. В эту ночь Сталин возвратился с банкета поздно и еще спал. Домашние, обнаружившие несчастье, разбудили его. По свидетельству окружающих, Сталин был потрясен, не понимал, как жена решилась на такой шаг, за что она так наказала его. Обращаясь ко всем, он спрашивал: «Разве я был невнимателен? Разве не любил, не уважал – и как жену, и как человека? Неужели так важно, что я не мог пойти с ней лишний раз в театр? Неужели это так важно?..»
Это был, несомненно, тяжелый удар, возможно, один из самых тяжелых в жизни Сталина. Он говорил, что не хочет жить, и его боялись оставить одного. Чтобы оценить глубину его переживаний, надо принять во внимание и то, что Надежда Сергеевна оставила, по некоторым данным, письмо. В нем было немало обвинений и упреков, но не личного характера, а скорее, политического. Сталин мог подумать, и, очевидно, подумал, что жена, его друг, человек, которому он доверял больше всего, в чем-то, хоть чуть-чуть, сочувствовала его врагам в партии, таким как Бухарин. Но этого он, Генеральный секретарь ЦК ВКП(б), не мог, не имел права простить даже жене, это превращало тяжелое, но все-таки личное несчастье в политическое событие. И оно неизбежно и страшно должно было сказаться на судьбе его противников по партии или тех, кого он посчитал бы таковыми: они отняли у него даже жену…
На гражданской панихиде Сталин подошел к гробу, постоял с минуту, вдруг оттолкнул гроб руками и вышел. На похоронах он не был и позднее на могилу жены на Новодевичьем кладбище не ездил. Смерть жены, несомненно, отдалила Сталина, и без того замкнутого и несколько уединенного от людей, – и по характеру, и по занимаемому среди них положению. Отныне он стал совсем одинок – на долгие двадцать лет.
После смерти жены Сталин сменил квартиру – не мог жить на прежнем месте. В Кунцеве стали строить дачу, где Сталин и прожил последние двадцать лет. В Зубалово же продолжали ездить члены семьи и близкие.
На новой квартире, помещавшейся в бельэтаже здания Сената, Сталин бывал редко, приходил только обедать. После обеда, продолжавшегося с шести-семи до одиннадцати-двенадцати вечера, а то и позднее, Сталин садился в машину и уезжал на «ближнюю дачу».
Во время обеда Сталин встречался с детьми, расспрашивал об учебе, проверял отметки, смотрел иногда тетради. У дочери отметки были отличные, и отец этим очень гордился. Василия же нещадно бранил даже и при гостях, постоянно приходивших обедать. Уходя поздно ночью, Сталин всегда заходил поцеловать спящую дочь.