«Ближняя» дача расположена в черте города, в Кунцеве, в лесу. Дом двухэтажный (второй этаж пристроен в 1948 году), от ворот к нему вела асфальтированная дорожка. Прихожая обита светлым дубом, из нее справа – дверь в кабинет, прямо – в большой зал с длинным столом. Мебель и вся обстановка простые. Единственными предметами роскоши были ковер на полу и камин в углу; Сталин всегда любил зимой огонь.
Во втором этаже дачи никогда не жили. Все время Сталин проводил, по существу, в большой комнате. На диване ему стелили постель, рядом на столике – телефоны, обеденный стол завален книгами, газетами, бумагами. Если не было гостей, то тут же, на краю, ему накрывали ужин, обед. В комнате стоял буфет с посудой и медикаментами. Лекарства Сталин выбирал себе сам, врачам не очень-то доверял, единственным авторитетом в этой области для него был академик В. Н. Виноградов, которому Сталин раз-два в год позволял себя осматривать.
Со всех сторон дом окружали террасы – одна застекленная, две открытые. С весны и до осени хозяин жил на террасах; иногда зимой, одевшись потеплее, и спал здесь. Сад вокруг дома – любимое развлечение Сталина. Землю он, правда, не копал, не возделывал ее, лишь иногда брал ножницы и подстригал сухие ветки. Очень любил, чтобы в саду все было ухожено, чтобы цвели и зрели яблони, вишни. В саду, бывшем лесу, но убранном, культивированном, там и сям были разбросаны беседки, с крышами и без них.
Почти ежедневно Сталин встречался со многими людьми, беседы велись на самые различные темы, и собеседники с удивлением отмечали начитанность Сталина. Шел разговор о политике, об искусстве, о других вещах – Сталин часто и всегда к месту приводил подходящие примеры. Обширная память позволяла ему цитировать во время бесед и выступлений, иногда дословно, отрывки из самых разнообразных источников. Наиболее часто он цитировал Салтыкова-Щедрина, Чехова, Гоголя.
В довоенное время Сталин довольно часто ходил в театры – во МХАТ, в Малый и Большой. Пожалуй, больше всего любил он МХАТ: жизненная правда, лежащая в основе творческого метода Станиславского, правда изображения событий и человеческих характеров, свойственная реалистическому искусству, привлекали его. Сталин хорошо знал не только ведущих исполнителей в этом театре, но и дублеров.
В 1929 году после «Царя Федора Иоанновича» в беседе с Л. М. Леонидовым Сталин очень высоко оценил мастерство актеров, в особенности И. М. Москвина, занятого в главной роли. В то же время Сталин подчеркивал, что дает оценки только как зритель, что мнение его – лишь мнение одного из присутствующих в зале.
Он поинтересовался, над чем собирается работать театр. Леонидов ответил, что к постановке готовят «Мертвые души». Сталин подробно расспрашивал, а на прощание задумчиво произнес:
– А ведь и у нас тоже есть свои Маниловы, Ноздревы, Собакевичи…
Часто Сталин смотрел во МХАТе «Любовь Яровую», «Горячее сердце» и прежде всего – «Дни Турбиных». Об отношении Сталина к последней пьесе и ее автору стоит сказать особо. В письме к Билль-Белоцерковскому от 2 февраля 1929 года Сталин подчеркивал: недопустимо преследовать и травить творческого работника, который осознал свои ошибки, недопустимо заставлять его уехать за границу. Тут же следовала характеристика пьесы Булгакова:
«Что касается собственно пьесы «Дни Турбиных», то она не так уж плоха, ибо она дает больше пользы, чем вреда. Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: «если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав свое дело окончательно проигранным, – значит, большевики непобедимы, с ними, большевиками, ничего не поделаешь». «Дни Турбиных» есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма».
Эту свою позицию Сталин подтвердил и на деле. Кто– то из перестраховщиков запретил спектакль. Руководители театра в антракте одного из спектаклей спросили Сталина:
– Действительно ли нельзя играть сейчас «Турбиных»?
– А почему же нельзя? – удивился Сталин. – Я не вижу ничего плохого в том, что у вас идут «Дни Турбиных». В пьесе показан умный и сильный враг. Это хорошо. Мы должны показывать врага таким, каков он есть.
«Дни Турбиных» продолжали идти на сцене МХАТа, и Сталин регулярно посещал именно этот спектакль: он был на нем двадцать восемь раз.
О другой пьесе Булгакова – «Бег» – в том же письме к Билль-Белоцерковскому Сталин отозвался гораздо резче. Он писал, что эта пьеса не есть, конечно, проявление какой-либо «правой» или «левой» опасности (а именно так характеризовали пьесу в печати). «Бег» есть проявление попытки, – писал Сталин, – вызвать жалость, если не симпатию, к некоторым слоям антисоветской эмиграции, – стало быть, попытка оправдать или полуоправдать белогвардейское дело. «Бег» в том виде, в каком он есть, представляет антисоветское явление».