И вдруг никого не стало

После смерти Людовика перед ее глазами так и застыла картина, увиденная в «Сороковом». По этому умершему она не тосковала. Кроме того, она была слишком занята собой. Выживание требовало всей энергии, какая у нее имелась, на нежность или сантименты попросту не хватало сил. Но здесь, где физически она в безопасности, сердце и разум вспомнили все. Глядя на этот портрет, она только теперь осознала потерю. Она не сможет жить без этих голубых глаз, без этих губ, без рук, порой сжимавших ее слишком крепко, без его неутомимого члена. Внутри у нее стремительно разрасталась пустота, захватила грудь, расползлась по животу, проникла между ног. Она никому не нужна, кислота уже разъедает ее изнутри, скоро от нее только скелет и останется. В последний раз Луиза оплакивала Людовика в «Сороковом», глядя на его изможденное лицо. Тогда она плакала от бессилия и от стыда, сегодня оплакивала смерть любимого.

Чай в чашке остыл, подернулся глянцевой пленкой. Рыдания постепенно затихли. Луизе хотелось одного – уснуть, уйти, исчезнуть.

Постучавшая в дверь часом позже Алиса застала ее все еще в халате, заплаканную. Посмотрела на разбросанные газеты и почти нетронутый завтрак. Обняла Луизу за плечи, как делают, утешая ребенка:

– Держись, Луиза, я понимаю, что ты чувствуешь. Три года назад я потеряла брата, он покончил с собой. – Неизменная улыбка сошла с ее лица, голос дрогнул. – Совсем оправиться от этого нельзя, но можно двигаться дальше. Поверь мне, жизнь тебя подхватит. Надо только продолжать жить, а главное – действовать, встречаться с людьми.

Пока она говорила, машинально приглаживая Луизины волосы, ей удалось овладеть собой, голос снова зазвучал уверенно.

– Ты уже показала, какой можешь быть сильной, ты сумеешь справиться и с этим горем. Ну, одевайся, у нас с тобой сегодня много дел… Все будет хорошо, – прибавила Алиса, словно заклинание.

Луиза подчинялась, делала, что велят: умылась холодной водой, встала под обжигающий душ, потом – горячий чай, новая одежда, такси…

– Вот, возьми, я тебе купила мобильный телефон. Только не давай номер журналистам, а то у тебя и минуты покоя не будет.

Луиза не ожидала, что возвращение окажется таким трудным. На острове она неотступно думала только о том, чтобы вернуться, насытиться, оказаться в тепле, снова увидеть людей. Неужели жизнь и раньше была такой сложной? Или она просто забыла, а может, идеализировала человеческое общество? Была бы она сейчас одна, точно снова впала бы в спячку, как на научной базе. Но рядом с ней Алиса, которая занимается всеми делами, не отходит от нее ни на шаг. Алиса, чье слабое место она только что разглядела и которой хотела доставить удовольствие. И Луиза позволила этой экспансивной и по-матерински заботливой женщине вести ее и утешать.

* * *

Дни неслись стремительно. С тех пор как ее аплодисментами встретили в Орли, прошло три недели, и Луизе казалось, что все это время аплодисменты не смолкали. Они с Алисой везде были вместе – в радиостудиях, на телевидении, на встречах с газетчиками в барах дорогих отелей, даже съездили в Женеву и Брюссель. «Не волнуйся, не волнуйся», – неизменно твердила Алиса.

Поначалу Луиза покорно шла, куда вели, лишь бы не оставаться одной, потом начала получать от этого удовольствие. Особенно ей нравилось телевидение. Столько людей трудятся ради такого ничтожного результата! И все такие симпатичные, все называют ее по имени. Ей нравилось отдаваться в руки гримерш, она была в восторге от того, как ее разрисовывают, сама-то она разве что тени на веки сумела бы наложить. Девушки старательно колдовали над ее лицом, наносили мелкие мазки, как на картину, подолгу выбирая карандаши и тональный крем. Они не упускали случая восхититься ее стойкостью и мужеством или попросить автограф – теперь эта просьба ее не смущала. У нее была своя гримерка, где ее ждали корзинки со сластями, и Луиза набрасывалась на них так, словно все еще не наелась. Со смехом как-то сказала Алисе, что актрисой быть, наверное, по-настоящему круто и что она с радостью бы попробовала. Та сначала, по обыкновению своему, расхохоталась, потом серьезно ответила:

– Собственно говоря, почему бы и нет, если тебе хочется? Это может оказаться перспективным. Я поговорю с двумя-тремя режиссерами, пусть они тебя попробуют.

Алиса великолепна, для нее не существует препятствий.

На телевидении Луизе больше всего понравились обширные сумрачные закулисные пространства и люди, которые словно бы сами себе что-то говорили в микрофон. Это был выверенный до миллиметра балет. Все ждали, каждый в свой черед делал что-то вроде бы и незначительное, и картинка постепенно складывалась. Ей хотелось бы остаться здесь, среди кукловодов, с изнанки декораций.

Но ее внезапно выталкивали на свет:

– Теперь вы.