И вдруг никого не стало

Все это Луиза уже знала. Мотаясь по городу вместе с Алисой, она целый день тянула с этим звонком: то вокруг слишком шумно, то времени слишком мало, не хочется, чтобы слушал шофер такси, надо спешно переодеваться к обеду, и, в конце концов, час уже слишком поздний. А теперь она томилась без сна. Завтра же утром надо позвонить, больше откладывать нельзя, она должна через это пройти. Примерно как с домашними заданиями – лучше было отделаться от них в субботу днем, сразу после школы, чтобы не портить себе выходные. Надо с ними поговорить – и покончить с этим.

Элен ответила после первого же звонка, Луиза не помнила у нее раньше такого жесткого и резкого тона.

– Это Луиза.

– О, это вы, Луиза, детка, да, я видела, что вы вернулись.

«Детка» – плохое начало. И почти неприкрытый упрек в том, что не объявилась раньше. Луиза приняла упрек: эта женщина потеряла обожаемого сына, от такой потери никому до конца не оправиться.

– Простите меня, Элен, эти два дня были такие безумные. Но я все время думаю про вас обоих.

Это было правдой. Родители Людовика не шли у нее из головы. Ее терзало раскаяние в том, о чем она не говорила никому. Всю ночь она обдумывала – сказать ей или нет?

– Скажите мне все, Луиза, прошу вас. Мы скоро увидимся на похоронах, но я хочу знать прямо сейчас.

Похороны! Конечно, в Стэнли ей сказали, что тело забрали с острова и привезут на родину, но она запретила себе об этом думать. Тело… крысы… К горлу подкатила тошнота.

– Они его привезут?

– Да. Когда – не знаю, это, кажется, очень сложно, но главное – они это сделают. – Голос у Элен не дрогнул.

И Луиза рассказала о том, как с ними случилась беда, и о том, как они сражались за жизнь. И солгала умолчанием, но ведь все равно солгала насчет своего пребывания на научной базе. Как бы там ни было, правда Людовика не вернет, а Элен придет в отчаяние, вообразив, будто могла существовать альтернатива. В ту ночь, решив тайком уйти, Луиза поняла, что он уже умер, разрушен изнутри. Но матери такое слышать нельзя.

Разговор продолжался почти час, прерываясь рыданиями и по одну, и по другую сторону. Оплакивали Людовика, выплакивали собственную боль, плакали об утраченной безгрешности.

Перед тем как положить трубку, Луиза попросила сообщить ей дату похорон, как только это станет известно, но больше всего на свете она хотела бы от них уклониться.

* * *

Луизу накрыло хлопотами, она должна была заново наладить свою жизнь. Раньше она и не замечала, насколько сложно повседневное существование. С Фолклендских островов она вернулась с одним жалким пакетиком, в котором лежали туалетные принадлежности, ей требовались новые документы и банковская карточка, надо было купить новый компьютер и собственный телефон. Надо было разбираться со страховой компанией, которая отказалась выплатить компенсацию за судно, ссылаясь на то, что крушение они потерпели вблизи острова, к которому запрещено было приставать. Вот она и бегала по учреждениям, а внезапно свалившаяся на нее слава помогала смягчать сердца чиновников и банкиров. Друзья, которым они сдали квартиру, предложили немедленно ее освободить, но Луиза не согласилась – боялась возвращаться туда, где была счастлива. Проведя неделю в «Хилтоне», перебралась в скромную гостиницу в Монруже. Она никак не могла решиться искать квартиру, как до замужества.

В налоговом центре пятнадцатого округа ее встретили с почестями. Директриса произнесла пылкую речь, коллеги шумно приветствовали и преподнесли ей «набор для возвращения к парижской жизни»: сумочку, шляпку, перчатки и зонтик. Официально ее годичный отпуск давно закончился, так что теоретически она была вычеркнута из списка сотрудников, но ей сказали, что ее досье уже отправили наверх, и пообещали, что для нее сделают исключение. Луиза сомневалась, что из этого что-нибудь получится, и ей так же не хотелось возвращаться на прежнюю работу, как и в прежнее жилье. При одной только мысли о том, что вечером после работы она не будет ждать в «сороковом» Людовика, он не повернет ключ в замке, она не возьмет сумку и они не пойдут ужинать вдвоем, Луиза снова и снова испытывала то же нестерпимое ощущение пустоты, что в первое утро в «Хилтоне». Теперь оно часто ее мучило.

Единственным неприятным эпизодом в череде дел стал вызов в полицейский участок пятнадцатого округа.

– Весьма сожалеем, мадам, но мы обязаны вас допросить. Вы же понимаете, человек умер.

На деле же половина сотрудников участка нашла предлог, чтобы заглянуть в кабинет, и допрос был скомкан. Главный комиссар, забравший себе досье, подсказывал ей ответы, по мере того как задавал вопросы, и через каждые три слова предлагал кофе, так что Луиза толком не помнила, что она там подписала, а протокол, выйдя из участка, разорвала.