И вдруг никого не стало

Он не без цинизма прикидывал, стоит ли закрутить с ней роман. Иногда она казалась такой трогательной – хрупкая, съежившаяся на постели, с уставившимися куда-то в пространство зелеными глазами и такая бледная в луче скупого ноябрьского солнца. Да нет, он относится к ней скорее как старший брат. Если ему хотелось ее обнять, то только чтобы утешить, защитить. Он чувствовал, что от своей утраты она не оправится никогда, а жестокий мир тут же отвернется от нее, когда она ему наскучит, когда на нее досыта насмотрится в передачах, идущих в прайм-тайм. Художник может влюбиться в свою модель и идеализировать ее на полотне, но он, Пьер-Ив, в первую очередь хотел ее проанализировать, рассмотреть под лупой эти восемь месяцев краха, докопаться до истины.

Луиза решилась рассказать ему о том, как они подрались, когда появился круизный лайнер, и обо всех мелких распрях, рассказала и о чувствах, которые они разделяли, и о случаях, когда они действовали согласно и сообща. Одно уравновешивало другое, в общем и целом это были отношения обычной супружеской пары, лишь немного обостренные из-за ситуации, в которой они оказались, у всех бывают хорошие и плохие дни. И только о том, что она бросила Людовика и отправилась на поиски научной станции, Луиза по-прежнему молчала. Когда она сказала, что ушла с китобойной базы после смерти Людовика, Пьер-Ив, глядя, как она выкручивает руки, – раньше он у нее таких жестов не замечал – почуял некий скрытый от него поворот событий, но потом приписал все это мучительным воспоминаниям об агонии мужа. Все выглядело правдоподобно: после его смерти оставаться в «Сороковом» было немыслимо, она брела наугад, рискуя погибнуть, и случайно наткнулась на эту научную базу. Тогда почему же он записал у себя в тетрадке, что надо бы потом снова расспросить ее об этом?

Луиза не могла объяснить себе, почему умалчивала об этом эпизоде, скрывала его даже от Пьер-Ива – человека, которому полностью доверяла. Когда она пыталась об этом думать, жгучий стыд захлестывал ее, парализуя ум. Ей пришлось бы облечь в слова мысли о том, что она предала свою любовь, предала детские мечты о справедливости, предала собственную человечность. Чем дольше она рассказывала об испытаниях, выпавших ей, тем труднее было заполнить пробел. Если она признается теперь, это обернется катастрофой. После возвращения она жила на проценты с капитала своего имиджа и всеобщего сочувствия, на эти средства она начинала отстраивать жизнь заново. Если ты герой, перед тобой открываются многие двери. Но у героя нет права на прегрешения. Она должна быть чистой, совершенной, безупречной. Признавшись, что в одном случае соврала, она посеет сомнение, и пошатнется все остальное.

Временами из-за того, что излагала неполную версию случившегося, Луиза и сама переставала верить в реальность событий. А как все происходило на самом деле? Так ли долго она оставалась на научной базе, прежде чем вернуться в «Сороковой»? В конце концов, она не считала дней. Может, Людовик, оставшись один, сам что-то сделал не так, откуда у него взялись синяки на ногах? Может, он сам виноват?

Часто, решив, что на сегодня поработали достаточно, Пьер-Ив с Луизой шли куда-нибудь выпить.

Шипение кофемашины, постукивание блюдечек, которые составляли в стопку, запотевшие стекла, за которыми расплывался городской пейзаж, запах мокрых пальто… Луиза различала очертания жизни, которая ее бы устроила. Они сидели за столиком и пили пиво – обычная пара после рабочего дня.

Именно этого и хотелось бы Луизе: снова стать как все. Но герои – не как все.

* * *

Элен все-таки позвонила. Луиза уже надеялась, что мать Людовика не позвонит, что он останется на Фолклендских островах, на маленьком кладбище, заросшем левкоями. Но бюрократический клубок удалось распутать.

– Похороны в четверг. Встречаемся у нас дома в десять. Я послала тебе список людей, кого вспомнила и чьи адреса у меня есть. По цепочке наберется около сотни, но если ты увидишь, что я кого-то забыла, добавь в список. Я не всех ваших друзей знала.

Голос у Элен бесцветный. Такое впечатление, что ей безразлично, кого захочет позвать Луиза. Хоронят ее сына, а не мужа Луизы. Как бы там ни было, Луиза не имела ни малейшего желания этим заниматься.

На кладбище было красиво. Гранитные плиты поблескивали в белом зимнем свете. Луиза поймала себя на том, что рада выбраться из дома. После своего возвращения она избегала всего, что могло напоминать природу, даже когда Пьер-Ив предлагал ей погулять в парке Монсури – и то отказывалась. Когда она была не с ним и не с Алисой, то безвылазно сидела у себя в номере перед телевизором. Она больше не хотела ни ветра, ни дождя, ни тем более холода.