«И вечные французы…»: Одиннадцать статей из истории французской и русской литературы

Перевод, на первый взгляд, совершенно точен; но при ближайшем рассмотрении выясняется, что проблема здесь все-таки есть, и связана она со словом paillasse. Понятно, что у него есть как минимум два совершенно разных значения и что можно переводить его как «соломенный тюфяк», но можно и как «паяц». Переводчик выбрал первое, продолжая смысловую линию обнищания: герой до такой степени сделался «социальным нулем», что даже тюфяка не имеет. Правда, в одном ряду с покровителями и друзьями этот предмет обихода выглядит чуть странно, но в общем объяснимо. Совершенно иначе предстает картина, если обратиться к уже упоминавшемуся комментарию Пьера Ситрона – на сей раз к его текстологической части. Из нее следует, что в изданиях до 1835 года включительно в тексте «Шагреневой кожи» упоминался «un Paillasse» с прописной буквы [Balzac 1976–1981: 10, 1240], а значит, вариант с тюфяком следует отвергнуть. Бальзак хочет сказать, что при его герое не было никого: ни покровителей, ни друзей, ни паяцев, которые привлекли бы к нему публику (именно эту функцию имели выступления паяцев-клоунов в «парадах» – рекламных сценках, призванных заманить публику на основное представление). Что же касается «навеса», то он, по-видимому, возник в переводе исключительно как производное от тюфяка. Слово tambour может, конечно, обозначать пристройку перед главным входом, не позволяющую ветру проникать внутрь основного здания (именно от этого значения и произошел русский тáмбур), но предположение, что у героя, лишенного покровителей и друзей, не было именно тáмбура, звучит довольно странно. Между тем если принять, что paillasse – это паяц, то и tambour очень логично и естественно станет барабаном – тем самым инструментом, которым пользовались клоуны-паяцы для привлечения публики.

Таким образом в переводе, на мой взгляд, следует отбросить и тюфяк, и навес (их у героя в самом деле не было, но не должно их быть и в тексте), а звучать он должен так:

Мертвый, он стоит пятьдесят франков, но живой – он всего лишь талантливый человек, у которого нет ни покровителей, ни друзей, ни паяца, ни барабана, – настоящий социальный нуль…

7. Наконец, последний фрагмент из «Шагреневой кожи». В сцене оргии один из собеседников восклицает:

Для одних образование состоит в том, чтобы знать, как звали лошадь Александра Македонского, или что дога господина Дезаккор звали Беросилло [Бальзак 1951–1955: 13, 51].

Сопоставление с оригиналом сразу показывает разницу; в переводе упомянуты два предмета, о которых должны иметь представление «образованные люди»: лошадь и дог. Между тем в оригинале сказано:

Alors expliquez-moi ce que signifie le mot instruction ? pour les uns, elle consiste à savoir les noms du cheval d’Alexandre, du dogue Bérécillo, du seigneur des Accords [Balzac 1976–1981: 10, 102].

Даже без всяких реальных комментариев очевидно, что в оригинале перечислены не два, а три предмета: имена коня, дога и некоего сеньора. Все три уже прокомментированы [Balzac 1976–1981: 10, 1262]. С конем Александра Македонского все ясно; звали его Буцефал. Этот конь вместе с догом упомянут в одной из максим Шамфора, автора, которого Бальзак очень любил и широко цитировал, особенно в первых произведениях (см.: [Citron 1969; Бальзак 2017а: 53, 99, 113, 119, 123, 141, 165, 332]):

Сколько выдающихся военных, сколько высших офицеров умерли, не передав своих имен потомству: в этом они были не так счастливы, как Буцефал и даже испанский дог Бересильо, который пожирал индейцев на Сан-Доминго и получал плату трех солдат [Chamfort 1824: 1, 347; ср. другой перевод: Шамфор 2004: 621].

По причине испанского происхождения дога имя его следует транскрибировать соответственно: Бересильо (ср. всем известного тореадора Эскамильо – исп. Escamillo).