Он первый заметил эту нескладную фигуру. Человек стоял на лестнице, не одолев последних ступеней, держался одной рукой за перила. Фатеев не знал, окликнуть ли его. Он мог и обознаться. И далеко, и стоит вполоборота. Шарит глазами по необъятному залу. Когда еще дойдет очередь до их угла! А может, ему ни к чему этот полупустынный, заполненный стылым воздухом угол.
— Кажется, Левашов приехал. — Фатеев был рад возможности заговорить о чем-то другом.
— Где? — вздрогнул Метельников.
Он посмотрел туда, куда указывал Фатеев, увидел человека на лестнице, отвел глаза, не сразу узнал. Попытался мысленно соединить это вот мимолетное видение с тем, что по памяти считал Левашовым. Наложение не получилось. Там, на лестнице, стоял другой человек. Фатеев тоже не был уверен, он и сказал неопределенно: кажется…
Опять заверещал динамик, звук был такой, словно устройство почувствовало дыхание зала и воспроизвело его. Затем голос диспетчера, лишенный каких-либо живых оттенков, звенящий металлический голос стал называть номера рейсов. Человек одолел последние две ступеньки и пошел в их сторону, подходил все ближе и ближе. Метельников смотрел на него, уже понимая, что это Левашов, по-прежнему не узнавая его. Только рост. Это точно, Левашов был самым высоким главным инженером в их ведомстве. В ту пору, конечно, в ту пору. Оказавшись совсем рядом, Левашов снял очки, он почувствовал, что его не узнают.
— Ты разве не слышал, объявили твой рейс?
— Нет, не слышал, все внимание сосредоточил на тебе. Никак не мог узнать.
— По секрету: это я.
— Теперь вижу.
Они пожали друг другу руки.
— Может, по бокалу шампанского?
— Смешно, у нас было время выпить его целое море, а теперь объявили рейс, боюсь, не успеем.
— Минут десять у нас есть. — Левашов достал из портфеля бутылку шампанского.
— Даже так?
— Имею право, отсутствовал на банкете. Поздравляю тебя с орденом.
— Спасибо. А чего на банкет не пришел?
— Да как тебе сказать?.. Всякие мысли одолевали: благородный жест, мол, щедрость победителя.
— Я так и подумал. А теперь ты считаешь, что жизнь уравняла шансы побежденных, и приехал посочувствовать мне. Вроде как теперь ты щедр, одариваешь меня участием.
— Ну вот, столько лет не разговаривали, а чуть заговорили — уже ссора. Ничего такого я не думал.
Они подошли к пустому буфетному столику. От бутербродов отказались, разломали на куски шоколад.
— Это что, правда?
— О чем ты?
— Я о Лиде. Неужели подала на развод?
— Подала.
— А ты?
— Я в этой авантюре не участвую.
Фатеев подавился шоколадом. Кашель сотрясал его до слез. Они потеряли к нему интерес, не обращали внимания на его кашель.
— Но почему? Мне всегда казалось, что у вас полный порядок. Что произошло? — Левашов сутулился, он был высок и всякий раз, задавая вопрос, чуть пригибал голову, приближал свое лицо к лицу собеседника.
— Ты меня спрашиваешь? Я не знаю. Что-то где-то как-то. Не знаю. Тебе-то откуда известно?
— Жена сказала. Моя, разумеется.
— Хм. Не знал, что у них такие доверительные отношения.
— Я слышал, завод громадный?
— Да, потрясающая дыра.
— Ты едешь один?
— Ободряющий вопрос. Один.
Левашов не спросил про Фатеева, почувствовал, что не надо спрашивать. Фатеев отошел расплатиться за шоколад.
— Знаешь, я жалею, что не пришел на банкет.
— Да, банкет был впечатляющий. Во время коронации уронили корону. Ты упустил роскошный момент. Мы с тобой стояли бы на вселенских весах. Ты на одной чаше, а я на другой. Твоя поднималась бы из бездны, а моя в нее опускалась.
— Хватит.
Фатеев оказался вытесненным из разговора. Напрасно было напоминать о себе, выискивать место, куда вставить слово, как его произнести. Для самого Фатеева это было крайне важно: смыть с себя, стереть это чувство вины. Метельников должен понять его, нельзя так сразу. Жена по-своему права. Потребуется время, чтобы она привыкла к мысли, что такое возможно. Да и сам Метельников еще ничего не знает. И люди, сорванные со своих мест, будут ему даже обузой. О них надо заботиться, устраивать. Ему будет не до них. Он же сам говорил: необходимо оглядеться. Вот именно, оглядеться. Пауза, она потребна всем. История с Лидой для Фатеева полная неожиданность. Он не знает, как себя вести. В другое время он бы ободрил Метельникова. Еще не вечер, мол, раньше в такие годы только женились. Мысли уже заходили на другой виток: Лида остается с детьми в Москве, Метельников уезжает. А как же квартира? Куда возвращаться, если нет квартиры, нет семьи? При таком раскладе зачем ему возвращаться? Метельников думает только о себе. Разве может он, Фатеев, на него положиться?