И власти плен...

Не всегда вечер выпадал свободным. И хотя Сергей Петрович остепенился (каламбур преуспевающего соседа) и заработок стал достаточно внушительным, гости шли косяком, и среди них непременно находился бездельник, который зарабатывал больше. И все-таки это был уже заработок. «Сколько? — спросил однажды сосед-жизнелюб и, услышав ответ, оттопырив нижнюю губу, подытожил: — Это сумма!»

Однако сосед соседу рознь. Алогизм бытия. Сергей Петрович брал работу на дом. Рассуждал незатейливо. «Сто рублей тоже деньги». А когда Сергей Петрович угадывал в Наденькиных глазах осуждение, то непременно тушевался, не мог понять причины, что, собственно, ей не нравится — что он в отличие от соседа жизнелюба, берет работу на дом или то, что этой работы он берет слишком мало? Впрочем, как всякая работа, работа, взятая на дом, требовала времени. В такие вечера пес полностью попадал во власть хозяйки. Пробовал протестовать, однако собачий бунт оставался без ответа. И как маленькая уступка собачьему самолюбию, псу разрешалось зайти в кабинет и растянуться на диване прямо напротив хозяина. Притягательная сила демократизма — к нему неравнодушны даже собаки.

Наденька не намерена была делить собачью привязанность пополам, понимала всю бесполезность подобной затеи. Был выбран иной путь мыслей и поступков. Отношения с собакой обрели характер действовать вопреки.

Безудержный, бесхребетной ласковости, в которой погряз Сергей Петрович, Наденька (так, по крайней мере, считала она) противопоставит строгость и еще раз строгость.

Непослушание каралось изощренно: на Таффи надевали намордник и не снимали его в течение всей прогулки.

В хозяйке пробудилось пристрастие к дрессировке. Команды подхлестывали Таффи:

— Взять! Фас! Назад! Ко мне! Сидеть! Ищи! Фу!..

Выкрики настигали Таффи повсюду, не оставляя ему минуты покоя. Несообразительность истолковывалась как непослушание, а непослушание не должно оставаться безнаказанным. Полтора часа такой прогулки выматывали Таффи до крайности, и возвращение домой, откуда он вылетал опрометью, казалось теперь счастливым избавлением.

Хозяйка могла бы поиграть с ним, как это делал Сергей Петрович. Возможно, она не знает их игры? Таффи готов показать. Вот он подпрыгнул, выхватил поводок из ее рук и сломя голову понесся по пустырю. Что в таких случаях делал хозяин? Гнался за Таффи? Ничего подобного. В этом весь секрет игры. Хозяин только делал вид, что гонится, добегал до первого дерева и прятался за него. Таффи сразу соображал: хозяину нравится теряться, и он хочет, чтобы Таффи нашел его. Найти хозяина для Таффи — сущий пустяк. Надо только хорошенечко принюхаться к воздуху, поймать запах хозяина и не спеша бежать за ним. Но Таффи этого делать не станет. Он побежит совсем в другую сторону, к двум темным домам, таким таинственным, если смотреть на них издалека.

Терпения хозяина хватало ненадолго, он перепуган. «Глупый щенок, — ругался хозяин, — ты можешь потеряться». Хозяин выбегал на середину пустыря, размахивал руками, звал Таффи назад. Ничего не поделаешь, надо останавливаться. Таффи смотрел в сторону хозяина. Правила игры нарушены, и он озадачен этим. Если прятаться так интересно, почему бы хозяину не понюхать воздух и не поискать Таффи. Голос хозяина становился сердитым: «Этого еще не хватало!» Таффи озорно прижимал уши и скачками мчался ему навстречу. Хозяин смеялся, хлопал в ладоши: «Ко мне, Таффи, ко мне!» Сейчас начнется самое интересное: хозяин успевает ухватить поводок рукой, а Таффи со всего маха переворачивается через голову, но поводка не отпускает, мотает головой. Каждый тянет поводок в свою сторону. И тогда хозяин поднимает поводок в воздух, и на нем, словно прилипнув, висит Таффи. И все изумлялись кругом, ахали и охали. И даже старый дог Аббас, не замечавший ничего вокруг, потому как был слеп и дряхл, поощрительно клацал зубами, давая понять, что, если он и не видит достоинств Таффи, он их чувствует и готов оценить.

Нет-нет, Таффи еще очень мал, ему не под силу угадать настроение хозяйки. Таффи несется, взметая пыль, а вслед ему летят злые слова:

— Назад! Фу!

«Так распустить пса», — сокрушается Наденька. — Куда подевался общительный дипломат? Здесь можно осатанеть от скуки. И как признание безысходности, злой окрик:

— Фу, Таффи, фу! Ко мне!

Мы склонны очеловечивать собак. Мы привязываемся к ним, как можно привязаться к людям. И наша любовь к животным ранима не менее, чем любовь людская. Мы так и говорим: «Он все понимает. Удивительный пес».

А если действительно так и в словах наших нет преувеличения! Пес — вечный очевидец наших добродетелей, наших пороков.

Давайте оглянемся. День жизни, проживем его еще раз.