И власти плен...

Немноголюдный сквер стал заполняться народом. Терьер разражался басовитым, грохающим лаем, непривычным для человеческого слуха. Люди удивленно оглядывались и, побуждаемые собственным любопытством, шли на этот лай. Полуденный зной давал о себе знать. Тенистый сквер был прохладен и располагал к зрелищному ожиданию.

Среди сочувствующих решительнее других проявлял себя щуплый старичок с суковатой тростью, похожей на длинную витую свечу. Старичок, тоже владелец собаки, был одет по-домашнему, в трикотажные спортивные штаны, сетчатую безрукавку и сандалии, стоптанные по бокам и разношенные до размера шлепанцев. Они и сидели как шлепанцы на растопыренных, расчерченных синюшными венами, босых ногах. Старичок стоял на почтительном расстоянии от места собачьей потасовки, чувствовал себя в безопасности и очень громко выговаривал кому-то, грозил тростью.

— В живом повторяется живое, — выкрикивал старичок, выдерживая обстоятельную паузу. — Коварство и невоздержанность хозяина собака способна повторить с удивительной похожестью.

Казалось, все только и ждали этих слов. Люди задвигались. Это была уже толпа. Один и тот же вопрос повторялся десятикратно: кто хозяин собаки? И то, что хозяин не отзывался, будоражило людей еще больше. Доставалось собакам, и владельцам собак доставалось. Бессобачники усердствовали особенно, взывая к отмщению и справедливости.

— Фокстерьеры, скажу вам, мародеристая собака. Мне раз такой вот ногу раскровенил. Я и опомниться не успел. Брючная пара, на заказ шил, — псу под хвост.

— Собака, она и есть собака. Породистая, обыкновенная. Думаешь, если с медалями, кусается мягче. Не скажи. Им, если хочешь, за клыки тоже очки начисляют.

— А из лаек ш…шапки хорошие п…получаются. Еще они н…на унты идут. А с…собачий жир, с…слышал, от всех болезней.

— Завели моду на ночь глядя гулять. Ты такую породу видел? Сенбернар называется. У него морда с хороший пень. Так рявкает, будто кто динамит рвет. Им что, они резвятся, а тебе утром в шесть вставать. Закона нет такого, чтоб за лай штрафовать. Безобразие!

— А может, он бешеный? Да позовите же милиционера наконец! Нам что, на этой скамейке до рассвета кукарекать?

— Граждане, кто может с собакой управиться? Пшел вон!

Таффи чуть отскакивал, подчиняясь угрозе, затем так же проворно возвращался назад.

* * *

Когда случился скандал, Наденька находилась поодаль. В этом сквере, скорее похожем на разросшийся парк, у нее были свои привязанности. Особенно полюбилась каштановая аллея, здесь не было скамеек, и потому аллея считалась немноголюдным, тихим местом.

К возбужденной толпе Наденьку привело любопытство. Шум был так велик, что не услышать, не заметить его оказалось попросту невозможным. На Наденьку обратили внимание, ей уступили место. Молодой человек, оказавшийся рядом, размахивал руками и, как показалось Наденьке, старался ей что-то втолковать. Наденька понимающе кивала, смысл сказанного доходил отдаленно. И тут Наденька увидела Таффи, и тотчас разговоры будто удвоились в громкости, стали ей слышны и понятны. Говорили, не слишком выбирая слова, зло и запальчиво.

— Чей пес, граждане? — наседал крикливый старичок. — На ем ошейник. Ничейный пес быть не может. Ишь, стервец, — старичок приседал, брезгливо топорщил губы и тыкал в сторону Таффи суковатой палкой. — Маленький, шмакодявка, можно сказать, а подлый.

Рассуждения старика публике нравились, публика одобрительно гудела, радовалась зрелищу и не желала расходиться.

Откуда взялись собаки? Собралась целая стая собак, словно забыв о присутствии людей, разделились по две, по три и сейчас стояли в напряженных позах, выражая свою симпатию и антипатию сдержанным, однако достаточно зловещим рычанием. Владельцы собак нервничали, невпопад выкрикивали всевозможные команды, угрожающе щелкали ремнями, впрочем, все эти звуки скорее возбуждали людей, вызывали их реакцию, а псы вроде как оглохли, утратили и зрительную, и слуховую связь с людьми. Они потихоньку сдвигались в плотный круг — ее просто так, шаг за шагом, а как-то боком, чуть выворачивая глаза, чтобы увидеть больше привычного: и тех, кто рядом, и тех, кто перед собой. Таффи стоял на том же месте, почти в самом центре зловещего круга. Возможно, его разорвали бы в клочья, если бы здесь не действовал свой закон солидарности. У Таффи оказались единомышленники.

Люди кричали, возмущались, но никто не рисковал ступить на газон, развести собак. Это был уже другой мир, власть над которым люди утратили мгновенно. Возможно, людей удерживал житейский страх. В собаках, собранных в стаю, больше звериного, чем в одной собаке. И все-таки, хотя бы в мыслях, должно остаться идеалистом. Окажись здесь Сергей Петрович и позови Таффи, пес непременно пошел бы на зов. Он был еще слишком молод, и голос крови, он, конечно же, заговорил в нем. Впрочем, это был еще не устоявшийся голос, его возможно было и перекричать. Могла позвать Таффи и Наденька. Магическая сила ее команды вряд ли проявилась бы столь отчетливо. Но команду возможно и повторить.